— Ты совсем особая, и только моя! Я люблю тебя, Но…
Ее имя он не договорил до конца, потому что Нора вдохнула оставшиеся буквы вместе с поцелуем, не в силах больше справляться со своими цветами, или Оскар поцеловал ее раньше, чем собирался, но такого стремительного полета к небесам они оба не ожидали после трех ночей и двух дней, состоявших из сплошной любви…
Вода, надменная и своевольная стихия, загнанная в тесноту ванны, да еще укрощенная душистой пеной, растерялась и не знала, куда девать свою плененную энергию, и поэтому выплеснула ее на них.
И цветы заметались, и стебли зазмеились спиралями, и звезды закричали восторгом торжества неземного света. И все пропало. И не было ничего, кроме таинственного пения цветов, невидимых в этом перламутровом пространстве, и пульсирующего ликования каждой клеточки тела, жадно просившей: «Еще! Еще!» И можно было на мгновение утонуть и, не разнимая губ, дышать друг другом, словно слившись с этой самой вечной, дерзкой, живой, первобытной стихией…
— Оскар! Оскар! — Нора тряхнула головой и шумно перевела дыхание. — Что это было? Цветы, вода и какой-то перламутровый, странный, живой свет?.. — Она прижалась к его груди.
— Ты тоже видела свет любви? Я слышал о нем, но увидел впервые! — Его глаза сияли. — Ох, Норри! Как же я люблю тебя!..
Но почему я побоялась сказать ему эти три слова даже тогда? — вздохнула Нора. Ведь и потом, когда они бродили по Гайд-парку и кормили уток, целовались в Тауэре, катались на лодке в Маленькой Венеции, не особенно понимая, каким образом они вдруг оказывались в том или ином уголке родного города, чудесно превратившегося в волшебную страну, когда в Кенсингтонгском дворце рассматривали шляпки королевы или пили пиво на пароходике, у нее было столько возможностей! И даже позже дома, когда Оскар нес Нору на руках на третий этаж! По этой же самой лестнице… Нет уж, сегодня вечером она обязательно скажет ему: «Я тебя люблю, Оскар!». И много, много раз ночью повторит эти слова.
Нора ласково погладила перила лестницы, как бы беря ее в свидетели своего обета, и завернула в следующий пролет. Впереди, на лестничной площадке возле окна, спиной к ней, стоял какой-то мужчина. Он обернулся.
Нора остолбенела. Она не верила своим глазам. Хэмпшир!
Он приветливо взмахнул рукой и сказал улыбаясь:
— Добрый вечер, миссис Доу!
Их разделял лестничный пролет. Убежать? Нет, глупо. Да и вообще, может быть, действительно на пляже был не он…
— Я вполне понимаю ваше недоумение по поводу моего визита, — мягко заговорил Хэмпшир, медленно спускаясь к ней. — Поверьте, честное слово, я вовсе не хотел пугать вас, но…