!
Всегда хотелось… Чтобы не за успехи, не за достигнутую цель признали, а потому что родная. И разве не проще, не естественнее было бы для матери свою дочь просто любить и не искать для чувств своих каких-то обоснований, и не взвешивать постоянно «против» и «за», не видеть в ласке лишь метод поощрения, а в суровости – личную победу, необходимую для правильного воспитания?
Так, верно, и бывает: в первую очередь хочется дать своему ребенку то, в чем сам себя чувствуешь обделенным, что тебе недодали. Елена готова была, пусть в ущерб своему родительскому авторитету, уступать дочери, лишь бы та не отдалялась, не дичилась, как пуганый зверек. Опять же обычная ошибка: кажется, что твой ребенок – точная твоя копия, и уж тебе ли не знать его желаний, и как он на что отреагирует, что как воспримет.
Елена помнила: с ней самой мать обращалась неверно, давила, крушила, и в результате отчуждение. Оксане шел пятый год, Елена не то чтобы перед дочерью заискивала, скорее держалась как с равной, но девочка вдруг обдавала ее таким холодом, что она терялась.
Откуда, неужто гены? Елена, вообще склонная к слезам, как-то в присутствии Оксаны заплакала и прямо обмерла, заметив чуть ли не брезгливость во взгляде дочери. А другой раз, поссорившись с Митей, она швырнула об пол тарелку, рыдала, когда Оксана явилась с веником. И с хмурым видом, ни на кого не глядя, стала подметать.
Захворав, Оксана становилась просто невозможной. Кидала на пол игрушки, Елена, ползая на коленях, собирала их, так она еще больше ожесточалась, кричала: «Не трогай, я сама, сама!». Но лекарства принимала с поразительной покорностью, самые горькие, и не плакала, когда делали уколы, только сжимала кулачки и прятала лицо в подушку.
Непонятная скрытность, неожиданная рассудительность. Елена, сама обожая сладкое, протягивала конфету, так Оксана отдергивалась, произносила осуждающе: «Ты что, мама, забыла? Диатез у меня, нельзя шоколад!». А когда на Елену приступы нежности находили, чуть ли не стыдилась за мать: ну ладно, ладно, бормотала, и старалась поскорее вырваться.
Другой характер! Иной раз, правда, сама подходила, карабкалась на колени, обнимала за шею: Елена замирала, боясь спугнуть. Взгляд небольших светлых Оксаниных глаз в такие моменты казался особенно далеким, ускользающим.
Это было трудно. Груз ежедневных забот, связанных даже не с воспитанием, а с элементарными обязательствами по отношению к ребенку, изматывал, хотя Митя во многом ей помогал, – но в дополнение к этому неуверенность в каждом сказанном слове, в каждом жесте, которые совершенно неожиданно могли быть восприняты ее дочерью.