Вольер (Дымовская) - страница 198

– Горинька, послушай меня. И если сможешь, постарайся не просто услышать, но и понять. Сегодняшняя случившаяся ночь останется одной‑единственной между нами, – она поспешно приложила вытянутый напряженно палец к его губам, словно запечатывая возможные возражения, готовые вырваться наружу. – Я не знала этого вчера, я думала, что поступаю правильно. Ты звал меня много раз. Звал неловко и грубовато, и я догадывалась, что это именно от застенчивости, которую ты не в состоянии по‑иному преодолеть. Мне казалась ребячеством твоя страсть, слишком пылкая, чтобы быть правдивой и долгой. И я ошиблась, и догадалась об этом, и потому дала согласие. Но ошиблась во второй раз. Не в тебе, в самой себе.

Гортензий заерзал на пончо, одеяло сбилось на сторону, он машинально и неспешно расправил тяжелые морщинки, потом посмотрел на нее, сохраняя олимпийское спокойствие, достойное греческих богов. Знали бы они, чего это стоило! Чрезмерно гладко все шло. Поэтому и не должно обойтись без подвоха, он словно бы внутренне готов был к лукавому повороту событий. Вновь посмотрел на Амалию так, что палец ее исчез, ускользнул прочь, и Гортензий мог теперь говорить:

– Ты не любишь меня. Думала, что любишь, и разочаровалась в предположении. Я не в обиде – это бывает. Но бывает и то, что человеку свойственно торопиться с выводами. Вероятно, моя м‑м‑м… страсть тебя испугала грядущими обязательствами, но их нет, и я никогда не претендовал на нечто похожее. Посуди сама, я не сиделец на одном месте, сегодня здесь, а завтра меня понесет нелегкая на Леду или на подводный «Орион». Тебе даже не надо меня ждать, только встречай иногда и, как сейчас, – позволь своим чувствам совершить ошибку еще раз, вдруг ты убедишься, что ошибки никакой не было? Время не калечит людей, если они движутся в согласии с его течением.

– Если бы было так, – осторожно она прикоснулась к его руке, словно прощалась, и все, что собиралась сказать ему в ответ, становилось частью этого прощания. – Иногда любовь выходит обманом. Не по отношению к тому, кого, как тебе кажется, ты любишь или можешь полюбить. Но по отношению к себе и только к себе. Будто бы одно чувство ждет и намеренно ищет повода спрятаться за другое. О котором ты не знаешь или боишься узнать. Ты преподнес мне бесценный дар, и клянусь своими детьми, я более всего на свете захотела его принять. Пока не увидела, ясно и беспощадно, когда уже держала его у сердца, что дар этот некуда мне положить. Потому что единственное подходящее для него место безвозвратно занято.

Не может быть! Ничего не замечал, ах, как же так!.. Преторианец сменил лапу, покосился в их сторону правым насмешливым глазом, камышовые кущи – словно в замедленном действии изогнулись и распрямились вновь, или это был ветер, или показалось ему? Ненастоящее все вокруг и минута эта ненастоящая… Влюбленный – воистину одержимый упрямец без глаз и без ушей. Но ты‑то, ты‑то, Гортензий! Ловил каждый ее вздох и каждое настроение и не предсказал соперника. Или никакого соперника нет и в помине? Природное чутье в этом отношении не подводит – без единого тревожного звоночка, без уколов ревнивого отчуждения, ты не пропустил бы, если только… Если ни при каких обстоятельствах не имел бы именно этого человека в виду. По достоинству многие тебя превосходят, друг мой, чего уж греха таить, да и не грех это. Спросить – неудобно, не спросить – неуважительно и не отважно. Так спросить или не спросить? Она ждет. Может, Амалии произнесение и признание важнее, чем тебе самому.