«Качану и Верке надо быть осторожнее с ней…»
Игумнов понимал, что происходит. До Верки это не доходило, она не сводила влюбленных глаз с Качана. В последнее время в Качана и в Верку словно бес вселился. Их постояннно видели вместе. Теперь они и часа не могли провести врозь.
Борька был оживлен и, похоже, поддал самую малость. Спросил у Игумнова бесшабашно-громко — так, что и Верка, и механик тоже слышали:
— Перерыв у нас ночью будет, начальник? — Он был весь предвкушением веркиных ласк.
— А как же. Час для приема пиши. Сразу, как отправим делегатов волгоградского поезда…
Все это было не к добру: Качан был женат, Верка — замужем. К тому же с маленьким ребенком…
Но сейчас Игумнова больше беспокоил поддатый эксперт.
— Ты хоть постарался ему вдолбить?!
— Я ему написал во-о-от та-а-кими буквами! Положил под стекло: «ПУЛЯ»!
— Ночью ему тоже дежурить?
— У них перерыв до двадцати двух.
Игумнов повернулся, чтобы идти.
— Ты остаешься?
— Мне еще проверять посты на платформе… — Качан помахал Верке рукой. — До после волгоградского…
Они вышли на перрон.
Пока Игумнов отсутствовал, на платформе произошла смена караула. По чьему-то указанию произвели передислокацию сотрудников КГБ, охранявших члена Политбюро, Первого республиканского секретаря — чей персональный вагон стоял на Восьмом пути.
Игумнов сразу ее ощутил.
По платформе разбрелись чужие оперативники. К Отделу милиции никого не подпускали.
«К чему бы это? — Объяснение могло быть одно. — КГБ не дремлет! Информацию о выстреле на перроне зажали, а меры по усилению приняли!»
Впрочем, тут же нашлось и другое истолкование.
От въезда в вокзал, из под запрещающего знака, показался приближающийся торжественный кортеж. Впереди первой черной «чайки» шли две сопровождающие «Волги» охраны с мигалками. Колонна сверкающих лаком новеньких машин свернула на перрон.
Качан хмыкнул:
— Первый ихний приехал…
Откуда-то сбоку на платформу тут же набежали легко узнаваемые мелкорослые телохранители — на всех серые пальто деми, воротнички с коллекционным каракулем, начищенная обувь на высоких — выше обычного каблуках.
Первый — он же член Политбюро — выходец из полунищей семьи из какого-то дальнего бедного аула — длиннорукий, решительный, владеющий нынче абсолютной властью в своей республике — вышел из «чайки», направился к своему персональному вагону. Тут у него были личные дела, помимо тех, которыми занимался размещенный в вагоне штаб.
Помимо машин с правительственными номерами, телохранителями и обслугой, у персонального вагона с протянутыми к нему от вокзала коммуникациями и круглосуточным постом, сновали сомнительного вида золотозубые земляки Первого — с наполненными чем-то мешками, сумками, свертками…