— Ты будешь жить со мной, детка, — сказал я ей. — Ты заработаешь деньги пением и отдашь мне то, что украла. С этого момента я становлюсь твоим агентом, и ты будешь платить мне десять процентов с того, что заработаешь. Мы все это зафиксируем в письменном виде, а для начала ты уложишься и уедешь отсюда.
— Я никогда не смогу зарабатывать пением.
— Предоставь это мне. Будешь делать то, что я тебе скажу, или отправишься в тюрьму. Выбирай сама, что тебе нравится, только побыстрее.
— Почему ты не оставишь меня в покое? Говорю тебе, я ничего не заработаю пением.
— Так куда ты едешь — со мной или в тюрьму?
Она посмотрела на меня долгим взглядом, полным жгучей ненависти, но это меня нисколько не трогало. Она была в моих руках и могла ненавидеть меня сколько угодно. Она вернет мне мои деньги.
Пожав плечами, она сказала:
— Ладно, я поеду с тобой.
Сборы не заняли у нее много времени. Мне пришлось расстаться с четырьмя из взятых у нее пяти долларов, чтобы уплатить за комнату, затем я привез ее домой.
Ее прежняя комната была все еще свободна, и она вновь ее заняла. Пока она устраивалась, я написал соглашение с множеством бессмысленных, но внушительных юридических терминов, которое делало меня ее агентом на условиях десяти процентов комиссионных, и принес его к ней в комнату.
— Подпиши вот здесь, — сказал я, указывая на пунктирную линию.
— Я ничего не стану подписывать, — заявила она с мрачным видом.
— Подписывай, или прогуляемся до участка.
Опять в ее глазах вспыхнула жгучая ненависть, но она поставила свою подпись.
— Хорошо, — сказал я, пряча бумагу в карман, — сегодня вечером мы пойдем в «Голубую розу», и ты будешь петь. Ты будешь петь так, как никогда еще не пела, и ты получишь работу за семьдесят пять долларов в неделю. Я беру десять процентов и тридцать долларов, которые ты мне должна. Теперь, детка, ты работаешь вначале на меня, а потом на себя.
— Я ничего не заработаю, вот увидишь.
— А в чем дело? — Я посмотрел на нее. — С таким голосом ты могла бы нажить состояние.
Она зажгла сигарету и глубоко затянулась. Потом как-то разом обмякла и тяжело опустилась на стул, словно бы у нее растаял позвоночник.
— Ладно. Как хочешь.
— Что ты наденешь?
Она явно через силу встала и открыла шкаф. У нее было только одно платье, да и то не ахти какое, но я знал, что в «Голубой розе» не любят яркого света, поэтому на худой конец и оно сойдет. Должно сойти.
— Не могла бы я что-нибудь поесть? — спросила она, снова плюхаясь на стул. — Я целый день ничего не ела.
— Ты только и думаешь, что о еде. Поешь после того, как получишь работу, и не раньше. Куда ты дела те деньги, которые украла у меня?