Времени еще хватало, поэтому я не стал ее будить. Пройдя в свою комнату, я побрился и переменил сорочку, потом достал из шкафа свой смокинг, который пришлось почистить и погладить. Он доживал свои последние дни, но надо было обходиться тем, что есть, пока не появятся деньги, чтобы купить другой.
Без четверти девять я вошел к ней в комнату и разбудил ее.
— Ну-ка, шевелись, примадонна, — сказал я. — В твоем распоряжении полчаса.
Она выглядела очень вялой, и я видел, что ей стоило больших усилий подняться с кровати.
«Может быть, она действительно голодна?» — подумал я. Нельзя ожидать от нее хорошего исполнения, если она чувствует себя так же скверно, как выглядит.
— Я пошлю Кэрри за сэндвичем, — сказал я. — Она успеет принести его, пока ты оденешься.
— Как хочешь.
Ее безразличие начало меня беспокоить. Когда она начала стягивать с себя джинсы, я вышел из комнаты, спустился к Кэрри, которая сидела на свежем воздухе у входа, и попросил ее принести мне сэндвич с цыпленком.
Она вернулась минут через десять с бумажным пакетом, и я отнес его к Риме в комнату.
Она была уже в платье и сидела перед замызганным зеркалом. Я бросил пакет ей на колени, но она с гримасой смахнула его на пол.
— Не нужно мне этого.
— Какого черта!..
Я схватил ее за руки, поднял со стула и основательно встряхнул.
— Ну-ка, брось валять дурака! Тебе петь сегодня вечером. Нельзя упускать такого шанса. Давай ешь этот чертов сэндвич! Ты же все время скулила, что умираешь от голода. Вот и ешь!
Она подняла пакет, вынула сэндвич и начала откусывать маленькие кусочки, но как только добралась до начинки, быстро отложила его в сторону.
— Я больше не могу, меня вырвет.
Я съел сэндвич сам.
— Ты мне надоела, — сказал я с набитым ртом. — Иногда мне кажется, что лучше бы я тебя вообще не встречал. Ну, ладно, пошли. Я сказал Вилли, что мы будем у него в полдесятого.
Все еще продолжая жевать, я отступил на шаг и посмотрел на нее. Она походила на призрак — бледная как мел, синяки под глазами, но даже это не мешало ей выглядеть интересной и пикантной.
Мы спустились по лестнице и вышли на улицу. Вечер был жаркий, но когда она случайно прикоснулась ко мне, я почувствовал, что она вся дрожит.
— Тебе что, холодно? — спросил я. — Что с тобой?
— Ничего.
Неожиданно она громко чихнула.
— Прекрати немедленно, — заорал я. — Ты должна петь сегодня вечером.
— Я сделаю все, что скажешь.
Она уже стояла у меня поперек горла, но я не переставал думать о ее голосе. Если она расчихается у Вилли Флойда, он пошлет ее ко всем чертям.
Мы сели на трамвай и доехали до Десятой улицы. В трамвайной давке ее притиснули ко мне, и время от времени я чувствовал, как ее легкое тело сотрясает дрожь. Она начала меня беспокоить.