Он спал, открыв в блаженной улыбке рот. Смачный храп вырывался из горла Кузьмы, оглушал землянку.
Может это, а скорее, отступившая усталость, подарили в ту ночь глубокий сон, помешавший услышать пургу, разыгравшуюся снаружи.
Она сорвалась с неба назло мечте человека и за считанные часы не просто
выбелила землю снегом, а намела целые сугробы, утопив в них отвал и землянку, деревья и кочки, занесла, заморозила ручьи и речки. Никого не пощадила. И под утро, увидев плоды своих трудов, взвыла от радости.
Удалось ей загнать в ловушки всех живых. Вон человек — век из своей норы не вылезет теперь. Дверь землянки наружу открывалась. Попробуй ее отвори, коль сугробом подперла ее пурга.
Самому нынче не спастись. Заживо занесла непогодь. А и помочь некому. Кто откопает? Кому нужен? От смерти или от жизни. Теперь и крючок ни к чему. Сугроб лучше любого запора. Надежней сотни сторожей. Его лопатой не сдвинешь, а уж слабым человечьим рукам справиться с ним и вовсе не под силу. Не то что дверь подпер сугроб, а и на крышу землянки навалился плечом. Словно прикорнул на ней на время зимы. Или спрятал человечье жилье от зверей и врагов. От всех разом.
Словно спутала плутовка зима мужика с медведем, который по неопытности иль по старости забыл, что по холодам ему пора залечь в спячку — в берлогу до самой весны.
Кузьма проснулся внезапно от оглохшей тишины, поселившейся в каждом углу землянки. Темнота удивила. В оконце не пробился ни одни луч света. Огрызок чиркнул спичкой. Увидел окно, занесенное снегом. Не поверил глазам. Снял крючок с двери. Попытался открыть, но дверь даже не дрогнула.
Кузьма похолодел от ужаса. Он понял, что оказался в плену у Колымы надолго, быть может — навсегда.
— Эх, старое чувырло! Ночи сдрейфил, зверюг и темноты! Теперь канай, как в могиле. Нет бы слинять во время! Забил бы хрен на Тихомирова, гулял бы себе на воле. А нынче ожмуришься, как последний фраер. И ни единая падла тебя не вспомнит! — ругал себя Огрызок, беспомощно суча кулаками. Побегав по землянке, он лег на топчан. Но сон не шел к нему. Мозг словно воспалился. И вдруг вспомнил, заколотился в стену, за которой всегда шуршало.
— Эй, ты! Ходячая параша. Все дрыхнешь? Черт тебя в задницу раздери! А ну! Выкапывай меня из снега! Иль не видишь, что и до ветру выйти не могу. Я не фаловался пахать на вас до погибели! Сдыхайте сами! Хиляй наружу! Да выколупывай меня шустрей! Не то, когда выберусь да встречу, ходули вырву из жопы — спички вставлю взамен, — грозился Кузьма отчаянно.
Но за стеной никто не отозвался. Ни шороха, ни звука не услышал Огрызок в ответ.