«Охраняют? О чем это?.. Какие-то глупости!» – Маша думала раздраженно.
Отец пожимал протянутые руки. Оборачиваясь во все стороны, Маша кивала. Многих она узнавала сразу, некоторых видела в первый раз, но на всякий случай все равно здоровалась. Леня, сын дяди Наума, неловко подошел сбоку, и, обернувшись на тихий голос, Маша прикусила губу. Тоска, глядевшая из его глаз, была смертельной.
– Привет. Давно не виделись, – он сказал и улыбнулся беспомощно, и эта улыбка полоснула по сердцу.
– Идем в ритуальный зал, гроб уже там, я узнавал, – Иосиф объяснял, обращаясь ко всем. – Потом дадут специальную тележку, на которой возят, а мы пойдем следом до самой могилы.
Его речь была распорядительной и спокойной, но чтото дрожало в голосе, как будто голос, произносящий правильные слова, жил отдельно от этих слов. Те, кто готовился идти, слушали и кивали, но как-то неуверенно, как будто, собравшись на этой площади, не могли понять, куда их ведут. Нет, конечно, если бы спросили, они ответили бы правильно, но то, что глядело из их глаз, было тоской подступающей смерти, как будто они вступали в другие ворота, за которыми их лица уже сливались с сотнями тысяч других. Но они не хотели об этом думать, чтобы не подсказывать смерти, а шли доверчиво и послушно, потому что подозрение, выказанное перед лицом смерти, означало бы саму смерть.
«Нет. Нет. Не я. Бежать», – стучало пулеметной очередью, но Маша шла со всеми, ступая обреченно.
В эти ворота она вошла последней.
С той стороны ограды, словно расчерченные по линейке, лежали ровные дорожки. Пыльную площадь опоясывали ряды продолговатых клумб.
Маша оглянулась и увидела запертые ворота, за которыми крякали гудки паровозов и собирались гортанные голоса. «Поздно». Кто-то, еще неразличимый издалека, шел, поигрывая тростью, двигался им наперерез. Она закрыла глаза, уже предчувствуя острие трости. Оно должно было упереться в ее грудь.
Шаги прошаркали мимо, и, собравшись с силами, Маша открыла глаза. Рабочий нес лопату, держа ее на отлете. Его ноги тонули в грязных кирзовых сапогах. Судя по всему, он направлялся в контору.
Родственники, опередившие Машу, успели войти в ритуальный зал. Из дверей лилась тихая траурная музыка, такая же, как в крематории, поглотившем Панькину мать.
Могильщики возглавляли процессию. Тетя Циля, одетая в черное, медленно ступала за телегой. Две женщины вели ее под руки. Ленька, приотстав от матери, шел по обочине дорожки. Над полем, разграфленным могильными квадратами, дрожали прутья воткнутых деревьев. Серые одинаковые раковины лежали по обеим сторонам. Они обозначали изголовья гробов, закопанных в землю. Впереди, за границей последних захоронений, открывался голый участок. Процессия остановилась. Пласты земли, вывернутые наружу, лежали у огромных кротовьих нор.