Тошнотворная вонь отдалась в глубине под желудком, и, положив пальцы на горло, она заговорила. Кровь, ходившая под спудом, нашла выход: грязные слова, рожденные волчьей пастью, играли в звериных связках.
Могильщик слушал внимательно. Тень, похожая на радость, легла на вздутые бугры. Мертвые глаза сверкнули живым восхищением: девка, не пожелавшая хоронить в воду, говорила на правильном языке.
Он усмехнулся и подтянул к себе могильные документы:
– Участок шестнадцать. Там, блядь, сухая. Оформишь в конторе – я распоряжусь.
– Сейчас едем на поминки, – мама склонилась к ее плечу. Институтский автобус остановился на перекрестке. Водитель пережидал красный свет. – Вообще-то... поминки у них не принято, – мама шепнула едва слышно. – Ой, боюсь, папа перенервничал, выпьет лишнего, – в первый раз она разговаривала с дочерью как с равной. – Может, ты ему скажешь?
Тетя Циля, сидевшая впереди, обернулась и закивала благодарно: благодарила за сухую могилу. Маша вспомнила клетчатое платье и подумала: я отдала долг. Им, не признавшим ее сестры, она должна была одно-единственное платье, украшенное красными пуговками.
В квартире, куда они приехали, хозяйничали тети-Цилины подруги. Столы были накрыты. Тетя Циля пригласила садиться и ушла к себе.
– Циля совсем измучилась, – мама шептала над ухом.
Маша вспомнила и пробралась к отцу.
– Мама просила, чтобы ты не очень-то... – она кивнула на череду бутылок.
– Молодец. Девка-гвоздь!
Так он хвалил ее только в детстве. Теплая волна хлынула в сердце, и, справляясь с собой, Маша ответила:
– Ладно тебе. Я же понимаю. Брат.
Общий разговор не складывался. Выпив за землю, которая должна стать пухом, Маша поднялась и вышла в коридор. Из кухни несло съестным. Кухонный пар покрывал стекла беловатой испариной. Пощелкав выключателями, она приоткрыла дверь.
На деревянной доске, положенной поперек ванны, сидел мужчина лет тридцати.
– Простите, – Маша отступила.
– Прошу, прошу... Нисколько не помешали. Скорее наоборот, – веселые глаза смотрели с любопытством.
– Вы... Тоже мой брат?
Время от времени полку аргонавтов прибывало. На семейной сцене появлялись приезжие братья.
– Надеюсь, что нет. Хотя, – он продолжил безо всякой связи, – сегодня главная героиня – вы. Все только и говорят о вас и вашем подвиге, – внятный ленинградский голос, изломанный легкой манерностью, звучал иронично. – Своим беспримерным героизмом вы оттеснили в сторону покойного.
«Нет, точно не приезжий».
Вялые кисти его рук сошлись на груди. «Не волк. Этот – травоядного племени». Продолговатое лицо усугубило сходство: его тотемом был кенгуру.