Мы много говорим о последствиях союза церкви и государства в Константиновскую эпоху, но мы не всегда учитываем, какие влияния оказал этот союз на литургическую жизнь церкви. Гонимая церковь довольствовалась внутренней торжественностью, в которой не было места для внешней торжественности. Воинствующая церковь была и церковью торжествующей. В доникейский период христиан время о г времени ждала конфискация имущества, мучения, ссылки и даже смерть, но они знали, что римский колосс бессилен. В каждом Евхаристическом собрании они встречали Господа. «Наш Господь приходит» — таков был ликующе–торжественный клич христиан. Это был клич победы, победы, победившей мир. Не гонители, а гонимые были победителями, потому что у первых был земной кесарь, а у них был Господь — Kurioz, которого Бог «посадил одесную Себя на небесах, превыше всякого начальства, и власти, и силы, и господства, и всякого имени, именуемого не только в сем, но и в будущем веке и все покорил под ноги Его, и поставил Его выше всего главою Церкви» (Еф. I, 20–22). Не в блеске императорского двора с его пышным церемониалом, а в скромных домах глухих частей города или в полумраке катакомб встречали христиане единого Господа и единого Царя. Пред блеском славы прославленного Христа человеческая торжественность на Евхаристическом собрании была не нужна. Не нужна была в доникейский период торжественность и епископам, т. к. и без внешней торжественности они, как предстоятели «Церкви Божьей во Христе» обладали авторитетом, выше которого ничего не может быть. Из мученических актов мы знаем, что внутренний авторитет мучеников–епископов был таков, что приводил даже в смущение римских чиновников. Если мы знаем из горьких обличительных слов Оригена, что были епископы, которые старались подражать «князьям века сего», то они были исключением, но и они окружали себя торжественностью вне Евхаристического собрания, а не на нем.
Торжественная простота не была достаточна государственной церкви, и государство не могло удовлетвориться внутренней торжественностью своей церкви. Оно требовало блеска и внешней торжественности. Помимо этого была естественная потребность человеческого сердца окружить свою литургическую жизнь возможно большей торжественностью. Это было понятно и законно, особенно когда язычество продолжало оставаться еще долго после примирения церкви и государства живой силою. Человеческий гений отдавал себя на служение церкви, как раньше отдавал себя на служение язычеству. Если бы этого не произошло, то мы бы не имели величайшей сокровищницы искусства, которую мы имеем. Литургическая жизнь постепенно становится торжественной, но торжественность не проникает в ее основы. Она собственно останавливается на ступенях алтаря. В наступивший период истории церкви верные встречали своего Господа в Евхаристии, как и раньше, в смиренной простоте. Однако, равновесие между торжественностью окружающем церковь и простотой Евхаристии не всегда соблюдалось. Оно нарушалось и по вине государства, и по ьине самих христиан.