Энтони Спайнер:
— Как-то мистер Смит вручил мне записку. Я ее развернул и — угадай, что там было?
Я:
— Что?
Энтони Спайнер:
— «А ну брось меня читать!» Больше ничего. Такой прикол.
Линкольн Гарвуд:
— Западло. Терпеть не могу мистера Смита. Говорящая задница.
Я не стал разворачивать сообщение, честно отнес его в учительскую. По-моему, надо мной никто не прикалывался. На обратном пути я увидел ее. Она, наверное, класса из десятого, никогда мне на глаза не попадалась. Стоит на полу на коленях. Даже газетку подстелила. На голове белый платок. Глаза закрыты. Я так и замер.
Стоял и глазел на нее. Так успокаивающе. Я старался не шевелиться, чтобы не разрушить. Даже не дышал. Лишь бы это продолжалось.
Губы у нее шевелились, но слов было не разобрать. Время от времени она наклонялась вперед, почти касаясь головой пола. Медленно так, у меня даже глаза стали слипаться. Чуть было не спросил ее, что она просит своей молитвой, но вовремя прикусил язык.
Уж конечно, не о бомбах молит. Наверняка о чем-то хорошем.
Я стоял у стены и смотрел. Никого рядом. Тишь и благодать. Я даже забыл, что надо возвращаться в класс. С радостью бы помолился вместе с ней, да не получится. Даже пробовать не стоит.
Девчонка в платке закончила молиться, открыла глаза и встала. Я быстренько повернулся и отступил в коридор. Я старался не издавать ни звука. Не хотел, чтобы она узнала, что я смотрел на нее, тогда все было бы испорчено. Я дождался, когда она уйдет, и только тогда вновь начал дышать. Подошел к тому месту, где она молилась, но за невидимую черту заступать не стал. И опять почему-то задержал дыхание.
Я завернул за угол и наткнулся на Убейцу. Он сразу меня заметил, я и сделать-то ничего не успел. Убейца запихнул меня в дверь туалета и зажал между раковинами, тыча в грудь ножом для пластилина, видать, у них урок изобразилки.
Убейца:
— Гони назад мои отпечатки. На хрена они тебе понадобились?
Я:
— Я их выкинул, они плохо получились. Это была шутка.
Убейца пихнул меня к стене. Голова моя стукнулась о держалку с бумажными полотенцами. Свет из окна блеснул на ноже и ослепил меня. Я зажмурился, готовясь к смерти. Стало тихо. Мир словно замер. Убейца заговорил каким-то надтреснутым голосом. А может, мне показалось. Так всегда бывает, когда храбришься изо всех сил и кровь в жилах стынет.
Убейца:
— Не лезь в чужое говно, сечешь? Это не твое дело. Все равно ничего не докажешь. Выброси эту херню, иначе проблемы, ясно?
И ушел. Но сначала снова приложил меня о держалку с полотенцами. Я пощупал голову. Крови вроде нет. Я подождал, когда выровняется дыхание. Меня немного трясло. На рубашке остались следы от грязных пальцев Убейцы. Надо запретить, чтобы тебя мазали чужой грязью. Надо запретить, чтобы твое спокойствие нарушали, это несправедливо. Мокрое пятно у меня на брюках — это потому что раковины все в брызгах, ничего такого.