Нельзя отрицать того, что Сюжером руководило страстное стремление к самоувековечиванию, несмотря на все его заявления об обратном (а точнее — именно благодаря им). Можно это выразить и в менее академических терминах: Сюжер был исключительно тщеславным человеком. Он запросил для себя особой чести — устроить празднование своего юбилея, не забыв при этом обратиться с соответствующими увещеваниями к келарям не сердиться на те дополнительные расходы на еду и вино, которые будут связаны с этим празднованием, а помнить, что именно он, Сюжер, способствовал увеличению бюджета, находящегося в ведении келарей. Учреждение празднования своего юбилея ставило его в один ряд с королями Дагобертом, Карлом Лысым и Людовиком Толстым, которые до него были единственными, кто удостаивался такой чести. Сюжер искренне благодарил Господа за то, что именно ему, Сюжеру, было предопределено посвятить «свою жизнь и свои труды» перестройке Сен-Дени (или, как он пишет в другом месте, эта задача была предоставлена «маленькому человеку, который был наследником столь великих благородных королей и аббатов»). По крайней мере, тринадцать из его versiculi (стишков), которыми он покрывал все свободное пространство на стенах и литургических предметах, упоминают его имя; а его многочисленные портреты были расположены наивыгоднейшим образом по главной оси здания: два из них в главном входе (один в тимпане над порталом; другой — на дверях); третий портрет — у подножия Большого Креста, который возвышался в открывающейся арке нового верхнего хора и который можно было видеть почти из любой точки церкви. Еще один или два портрета помещались в витражных окнах, украшающих центральную капеллу обводной галереи. Когда мы читаем об огромной надписи золотыми буквами, которую Сюжер приказал сделать над западными порталами («О, чтоб никогда не затмилось!»), когда мы видим, как он постоянно озабочен тем, чтобы память о нем сохранилась в будущих поколениях, как он обеспокоен мыслью о «Забвении, ревнивой сопернице Правды», когда мы встречаемся с тем, что он называет себя «руководителем» (dux), под чьим «руководством» церковь Сен-Дени была увеличена и облагорожена, у нас создается впечатление, что мы имеем дело с некоторыми из рассуждений Якоба Бурхардта по поводу Возрожденческой личности и нового понимания того, что такое слава, а не с рассуждениями аббата двенадцатого века.
И все же существует коренное различие между жаждой славы человека Ренессанса и колоссальным, но одновременно и глубоко смиренным тщеславием Сюжера. Великие деятели Ренессанса утверждали свою личность, так сказать, «центростремительно»; они «заглатывали» весь тот мир, который их окружал, до тех пор, пока, наконец, все окружавшее их не поглощалось полностью их внутренней сущностью. Сюжер же утверждал свою личность «центробежно»: он проецировал свое «эго» в мир, который окружал его, до тех пор, пока вся его внутренняя сущность не была поглощена окружающей средой.