— Не продаю! — Красс поспешил забрать у торговца чашу. — Запиши, — приказал он рабу.
— Жаль, — вздохнул Едиот. — Я ее поднес бы в Дар храму Яхве в Иерусалиме.
— Не странно ли? — сказал невольник с прежним равнодушием, царапая острой палочкой вощеную дощечку. — Человек, с его чутким сердцем и памятью, тоской и радостью и заветной мечтой, стоит всего пять драхм за голову. А пустая посудина из металла, в котором нет никакой души, тянет одна на пять тысяч драхм?
Они с недоумением переглянулись. Едиот вопросительно вскинул брови, Красс снисходительно махнул рукой.
В нише находилась еще одна чаша, точная копия первой, но уже из серебра, с сердоликовой ветвью и цветами из синей бирюзы.
«Серебро в пять раз дешевле золота, но с бирюзой и сердоликом эту чашу можно продать за три тысячи. Нет, не продам», — решил Красс.
Прижавшись друг к другу, как две сестры, сцепив ручки, стояли две большие вазы из серебра с позолотой, с четким рельефным узором снаружи и множеством серебряных монет внутри.
Они долго считали монеты, грудой высыпав их на стол. В каждой вазе оказалось по тысяче драхм.
— Итак, прибыль. Шесть за пленных, пять за золотую чашу, три за серебряную, две тысячи монетами, да обе вазы по тысяче — всего…
— Восемнадцать тысяч, — записал Эксатр.
— Небогатый город, — сказал с досадой проконсул.
— Здесь, до самой Селевкии, нет больших, богатых городов, — вздохнул Едиот.
— А ваш хваленый Иерусалим? — вдруг напомнил Красс.
— О Яхве… — прошептал еврей побелевшими губами. Он понял: при Крассе лучше молчать. Любое слово будет обращено тебе же во зло. И дел никаких с ним не надо иметь. Прогадаешь. — Иерусалим, — сказал он бодро, — уже который год верно служит великому Риму.
— Мы это проверим. Пиши запродажную на пленных! — велел Красс рабу.
Едиот, угадав человека с Востока, обратил растерянный взгляд к невольнику и увидел на руке Эксатра чем-то знакомое кольцо с алым камнем. Он испуганно наклонился, разглядел таинственную надпись — и волосы зашевелились у него на голове.
Здесь, на Востоке, странное кольцо ни у кого не вызывало зависти и неотступного желания непременно им завладеть.
Оно, как заметил Красс, внушало всем тихий ужас, страх суеверный. И создавало вокруг Эксатра дух безмолвного преклонения. Значит, не зря проконсул чурался его. В этом кольце что-то есть…
— Я… передумал. Я… не возьму рабов.
— Что так? — стиснул зубы проконсул.
— Ну, время такое…
Красс подступил к нему близко.
— Ступай за деньгами, — сказал он сквозь зубы.
— Иду, — сник еврей. И побрел, невеселый и бледный, в обоз.
— Теперь — убытки. — Красс, подгребая ладонью, ссыпал монеты назад, в серебряные вазы с позолотой. — В первой когорте убито двести солдат. Во второй — триста. Прибавь к ним центурию Корнелия Секста.