— Но как только девочку найдут и доставят наверх, в монастырь, можно рассчитывать на ослабление напряжения. А до тех пор мы должны соблюдать осторожность и держать ворота закрытыми.
— Я думаю, сударыня, — сказал я с колебанием, — на сей раз положение серьёзнее, чем когда бы то ни было.
— Отчего? — поинтересовался Генри.
— Может так случиться, что возрождения не будет.
Мэр повернулась ко мне, но ничего не сказала.
— Ожерелье неполное. Связь с далёкими предками может оказаться оборванной.
— Вы в этом уверены?
— Нет, конечно же нет. Как я могу быть уверен, если… — Я запнулся. Страх перехватил мне горло.
— Если? — Она встала.
— Монастырь… он производит такое жалкое впечатление. Такой ветхий.
— Естественно, он ведь старый. Больше ста тысяч лет.
— Если в этом мире больше не будет этого центра силы… Сударыня, это будет конец всему.
— Чёрт! — страдальчески сказал Генри.
— Не будем так скоро терять надежду, — сказала она, наклонилась ко мне и взяла мои руки. Её кожа была гладкой и прохладной, а прикосновения — на удивление полными энергии. — Когда вам станет лучше, вы мне непременно должны рассказать о вашем визите туда, наверх.
Я кивнул, не произнеся ни слова.
— Адью! — крикнул Генри.
Когда дверь за ними закрылась, к глазам у меня подступили слёзы. Я не мог бы сказать, почему. Было ли это из-за её прикосновений? Или то была моя скорбь по участи этого мира? Или жалость к себе?
— Спокойно, — сказал медкомп.
Четверо педальеров праздно висели в своих клетках за бортом и лениво давили на педали, выравнивая положение барки, когда порывы ветра, обрушиваясь с горного перевала Аваланч, грозили снести её прочь. Воздух был ледяной. Я поднял воротник куртки и дважды обмотал шарф вокруг шеи, но каждый вдох походил на холодный кинжал, вонзавшийся в лёгкие. Пропеллеры тихо жужжали. Балдахин, который старшина натянул для нас в качестве защиты от яркого солнца, теперь трепало, и ветер пел в голых проволочных растяжках мачты, парус с которой был спущен.
Старшина педальеров сидел на своём возвышении и время от времени подправлял поле суспензоров, чтобы удерживать предписанную высоту над террасой, простиравшейся перед монастырём.
— Сколько же это ещё продлится? — с нетерпением спросил посланник Флота и, когда очередной шквал ветра сорвался на нас с вершины горы Матин, надвинул треуголку себе на лоб.
— Понятия не имею, — сказал я.
Я видел, что он самым жалким образом озяб, но он сам настоял на том, чтобы облачить своё тощее тело в парадную форму с накидкой вместо пальто или тёплой куртки, и теперь отказывался жаловаться. Наше дыхание конденсировалось в холодном воздухе, и ветер относил его прочь.