Виль принял ее за представительницу обкома профсоюза или обкома комсомола…
Пирошка сделала большие глаза, секунду спустя потупила их, и лицо ее стало постным и чуточку туповатым. Она задержала дыхание и почти не слышно сказала:
— Царица…
Царица подошла, в упор глянула на Виля, поджала губы, и он, не желая того, готовно поднялся.
— Вы дежурный по вагону?
Она осуждала его, она поражалась, что он, будучи при исполнении, праздно сидел возле молодой женщины.
Виль подтвердил, что он дежурный, и выдержал долгую выразительную паузу: мол, а вы кто такая?
Девушка скривила губы — это, наверное, означало: «Как же вы удосужились до сих пор не узнать, кто я? Могли бы, наконец, догадаться!»
— Старшая вожатая, — с хитро сыгранным подобострастием представила ее Пирошка. — Мария Борисовна Годунова.
«Ишь ты, — уважительно подумал Виль, имея в виду не старшую вожатую, а тех ребят, которые дали ей прозвище: ясно же, они имели в виду не столько ее фамилию и имя-отчество, сколько черты характера. — Ишь ты!»
— Когда проснется старший по вагону, — начала диктовать Мария Борисовна, отделяя слово от слова, чтоб лучше дошло, — передайте ему, что все пионеры и октябрята к высадке должны быть в форме, что на перроне каждый вагон должен, приветствуя гостеприимный берег, спеть свою песню. Надо подобрать песню и отрепетировать.
— Так рано?!
Старшая снисходительно объяснила:
— Если объявлен подъем, то все уже не рано. Передайте…
Она круто развернулась и ушла, и волосы ее взлетали на ходу, как самодержавный шлейф.
Он вопросительно посмотрел на Пирошку.
— Не беспокойтесь, дети знают много песен. А если модная — все. Запевать будет, по прошлому году помню, старшая вожатая — у нее красивый голос, и она его не жалеет — ради дела.
Пирошка сложила вязанье в мешочек — решила прилечь. Прикрывая углом простыни колени, она призналась:
— Я ее побаиваюсь. Она так уверена в себе, в своем праве командовать, учить, судить, что невольно подчиняешься. Так и тянет поклониться ей…
Виль пошел по вагону с обходом — из конца в конец и обратно. В середине вагона он бросил взгляд на первую полку. Пирошка лежала на краешке, обнимая Катерину. В тени таинственно белели круглое плечо и чуть полноватое лицо.
А за окном была непроглядная южная тьма. Ночь еще в полной силе, и Пирошка успеет маленько отдохнуть.
Он взобрался на свою полку, лег и только теперь, оставшись наедине с собой, вдруг удивленно подумал: «Как быстро ты, брат, переключился на новую волну! А сказали бы тебе недавно, что поедешь работать в пионерский лагерь, поверил бы ты? Да ни за что!»