Здесь следует отметить, что все оккультные («масонские») течения в Москве и Ленинграде К.К. Владимиров разделял на пять «группировок»:
1. Неомасоны — в основном представители научных кругов. (Это прежде всего сотрудники московской Главнауки — Павлович, Тер-Оганесов, Тарасов, Абрикосов, Лариков; д-ра Вечеслов, Халатов и др, В Ленинграде — Франк-Каменецкий, Марр, Ольденбург, Флитнер);
2. Клерикально-иезуитская группировка (Пинкевич, Данзас, Бруни, Лотин, священник Униатской церкви Леонид Федоров);
3. «Третичное розенкрейцерство» (Г.О. Мебес, И.М. Нестерева);
4. Антропософическая группировка (А. Белый, Иванов-Разумник);
5. «Карбонарийско-фашистская» группировка (Кириченко-Астромов, Радынский, Шандаровский, возглавляющие одновременно ложу «Астрея»).[332]
Удивительно, что о Барченко и Кондиайне Владимиров и его сподручные отзывались в своих «донесениях» весьма положительно, как о серьезных и патриотически настроенных ученых, противостоящих заигрываниям «масонов» от науки. Так, в анонимном «докладе», приложенном к следственному делу Владимирова, рассказывалось о попытке докторов Вечеслова и Соколова завербовать обоих ученых в свою масонскую организацию, имевшей место в 1924 г. С этой целью они явились на квартиру Кондиайна, но не застали там ни его, ни Барченко.
«Прождав 12 часов, они при возвращении тов. Барченко стали его уговаривать, выявляя определенно свои симпатии к Англии, говоря, что в СССР работать научным работникам немыслимо и что все те знания, которыми он обладает, нежелательно было бы передавать антикультурникам-большевикам, а лучше их передать английскому правительству, которое сумеет оценить их работу должным образом. Несмотря на противодействие Кондиайн и Барченко на протяжении 5-часового уговора, они абсолютно не достигли никаких результатов. Тогда они прибегли к системе угроз, указав, что их открытия и знания, проводимые через Главнауку, будут заторможены и на докладах не принимаемы, ибо бороться им против объединенного компактного антисоветского центра — немыслимо, так как во главе этого центра стоят такие заслуженные лица науки, как Ольденбург, Владимирцов, Котвич, Щербатской… Ввиду подобного оборота дел, он (Барченко) попросил день на размышление, на что они изъявили свое согласие.
<…> Видя, что он окружен лицами явно контрреволюционно настроенными, он заявил об этом в Московское ГПУ, где познакомился с неким Забрежневым, старым анархистом, как он сам себя выдавал, сотрудником ГПУ и Наркоминдела, пользующимся большим авторитетом, а также открыто заявившим о своей принадлежности к масонской ложе Великий Восток Франции. Передав ему все доподлинно переданное Вечесловым, он (Барченко) просил назначить день для конспиративного присутствия кого-либо из сотрудников ГПУ при встрече Вечеслова и Соколова, дабы зафиксировать эти факты, принять соответствующие меры и т. д. Тов. Забрежнев также очень заинтересовался, сразу перешел на доверительный тон, сообщая о всех московских новостях и о том новом неомасонском движении, охватившем все верхи Главнауки. [Обещание] оказать содействие он почему-то не выполнил — доктора Соколов и Вечеслов уехали, вопрос остался открытым».