— Здесь холодно. — ответил тот. — Эти старые кости больше не держат тепло. И да, я все еще не привык к мистике.
— Даже после всего, что ты видел.
— Даже после всего этого. Я просто военный. Я люблю простые вещи.
— Едва ли простые, друг мой. Полагаю, мы можем поговорить обо всем, пока ожидаем. Чем ты был занят здесь?
— Укреплялся. Толониус всегда было тяжелей оборонять, чем Фраллус или Гораш, но его, к тому же, тяжелей и контролировать. Слишком много проклятых гор, рек и тут было слишком много Инквизиторов, когда мы явились. И все же дела идут неплохо. Он будет под нашим контролем к концу года.
— А затем — Центаври Прайм.
— Да, а затем — Центаври Прайм.
— Это была долгая дорога.
— Я всегда знал что она будет такой, но безрассудство и быстрота не привели бы нас никуда. Мы взяли системы Гораша, Фраллуса, Беаты и прочие — медленно и методично. Я всегда знал, что это будет чем дальше, тем труднее, но в итоге мы не потеряем их вновь.
— Я не критиковал.
— И я тоже. У тебя свой путь, у меня свой, и я едва ли тот, кто может винить тебя за то, что случилось. Я просто хочу закончить с этим.
— Ты мог бы удалиться как Г'Кар. Никто не винил бы тебя. Ты уже сделал более чем достаточно.
— Я уйду от дел, когда вернусь в свой сад на Центаври—Прайм, и не раньше. Я был в изгнании четырнадцать лет. И я не хочу умереть в ином месте.
Маррэйн кивнул.
— Я могу это понять. Когда я умру... снова... я хотел бы, чтобы это случилось в Широхиде. — Он оскалился. — Или в компании нескольких прекрасных женщин, которые годились бы мне в дочери.
— Ты напоминаешь мне моего друга. — Марраго тяжело закашлялся и прервался, вытирая кровь с губ. Маррэйн удержался от расспросов. — Думаю, ты бы сдружился с ним.
— Я был таким не всегда. Но я умер, и если и есть одна вещь, которой научила меня тысяча лет смерти, то это — понимание того, что важно. Я все еще ценю все то, что ценил тогда, а кое—что — даже больше, но я смог увидеть мудрость в наслаждении жизнью, пока она у тебя есть.
— Весьма мудро, и если уж говорить о женщинах — как твоя леди?
Маррэйн усмехнулся — выражение выглядело совершенно неестественным для его лица, но было странно заразительным.
— Увы, она все еще не моя.
— Все еще? Даже Лондо не ухаживал за женщинами так долго.
— Я терпелив. Для нее это не может быть просто, даже если бы обстоятельства были иными. Я не люблю ее так, как любил Дераннимер, но она это знает. О, порой я чувствую себя так, словно все, что я делал тогда, было нереальным, полусном и полулегендой, но после... я вижу кого—то или что—то — и понимаю, что это было реальностью. Я был в Широхиде несколько месяцев назад. Ничего не осталось, кроме нескольких груд камня. Она пережила тысячу лет одиночества — лишь затем, чтобы быть разрушенной камнями с неба. Что ж, думаю — это судьба.