– Преступление
произошло?
– Да.
– Значит, дело
уже кто-то ведет. Если оно вообще не уплыло в другой отдел.
– Не
уплыло. Я подсуетился, тебе его вскоре предложат. Это ведь твоя территория, ты
здесь, знаешь ли, знаменит.
Дэн бросил на него резкий взгляд.
– Да-да, ты достиг всего. В этом
очаровательном и бесконечно волнующем оазисе с населением в четыре тысячи
триста восемнадцать человек. А, прости, четыре тысячи триста семнадцать. За
вычетом леди Чесбери. Хотя, кажется, я опять был неточен – тебя считать?
Байронс
безмятежно допил оставшийся с утра кофе. – Так что случилось?
Гость потер
длинные ладони и склонился на правый бок. – Предположительно, покушение на убийство.
И убийство. Это по нашим данным.
– Еще
информация есть?
– Я хочу,
чтобы ты сам сделал выводы.
– По-прежнему
экзаменуешь?
Он сказал
это и сам вздрогнул. Старик тихо хмыкнул.
– Теперь уже не я.
Дэн тщетно
искал, за что бы зацепиться, чтобы избежать предложенной роли: – Будут проблемы
с Фитцрейном. Он копает под меня, «знаешь ли», и я уверен, что тебе об этом
известно.
– Здесь все
под тебя копают, не только твой шеф. Неужто не привык? Ты же вызываешь
непраздный интерес, вот даже у меня.
Опять недомолвки.
– Мы давно
друг друга знаем, Дэн. Ты до сих пор жалеешь, что ушел от нас.
– Да. Но
выбора не было.
– Забавный человечек.
Выбор? Ты отказался его делать. А в итоге что? Всё равно вернулся к исходной
точке.
– Неправда.
– Неужели?
Конечно, ты поступил так, как считал нужным. И я сейчас сделаю то же самое.
Гость
скользнул рукой за пазуху и чем-то звякнул. Душа у Дэна ушла в пятки.
– Не забыл,
что это? – В узкой ладони блеснул черный продолговатый камень, подвешенный на
платиновую цепь. Камень был гладкий и невзрачный.
– Не надо.
– Бери.
– Нет.
– Теперь он
твой – хочешь ты этого или нет. Ты будешь хранить его. Как видишь, в итоге всё
равно не нашлось никого, кто смог бы им воспользоваться. Как бы ты не старался.
Впрочем, можешь снова поступить, как двадцать лет назад. Где тут мусорная корзина?
Вот эта, у двери?
Дэн молчал.
Его придушила тревога, почти страх. Они
всегда появлялись лишь затем, чтобы раздразнить его, поманить иллюзией, за
которой можно укрыться от всего, даже от одиночества и самого себя. Только
двадцать лет назад он понятия не имел, что в его случае последний пункт вовсе
не метафора.