В местном
муравейнике тоже неладно. Впервые за много лет паленым тянет с такой силой.
Любопытно, что произойдет, если кто-то из коллег поусерднее прополет грядку и
наконец найдет его старое досье – скажем, нынешний старшийинспектор Фитцрейн. У Дэна было
много «легенд», да и шефу вряд ли покажется странным, что Байронс когда-то
работал на Интерпол, но даже Фитц не преминет задуматься о причинах его ухода.
С какой стати ловкий парень променял стоящую карьеру на кабалу провинциального
полицейского? И ведь докопается. Зря думают, что у Фитцрейна мозгов нет, просто
они расположены не в том месте. Вот тогда и начнутся проблемы, пускай
маленькие, но досадные. Особенно на фоне кувырканий в стратосфере. С тихой
жизнью в местных пенатах можно будет попрощаться навсегда.
Дэн вздохнул – незаметно и
тоскливо. День паршиво начался и приближался к не менее паршивой кульминации.
Грела только одна мысль: он наконец-то отвоевал дело Алекса Райна.
Из коридора
выпорхнул нагруженный папками напарник и, сделав изящное па, затормозил в шаге
от Байронса; на длинной физиономии отразились все признаки нездорового
ажиотажа. Похоже, он пропустил ланч.
– Дэн-бери-две-верхние-и-идем-пока-я-не-сдох-от-голода!
– залпом выдохнул он, тяжело кренясь набок. Байронс поспешно выдернул указанные
папки, и напарник с шумом ухнул груду на стол. Полицейские вокруг заозирались.
– Живее, у меня вместо кишок отглаженные спагетти!
Они
выбрались из участка, прихватив с собой заметки по делу Райна.
Маленький паб
Элиота Кроу – их плацдарм – располагался в изрядном удалении от места работы,
что исключало «случайные» визиты коллег. Внутри было тихо и сумрачно, бармен
следил за каждым, не позволяя напиваться до свинского состояния. Скорее всего,
дело было в проценте отставных боксеров из местного спортивного клуба,
числящихся в завсегдатаях заведения. Дэна тут знали все.
Трей Коллинз стал его правой
рукой в тот самый день, когда Дэн впервые переступил порог их маленького
полицейского участка. Что и говорить, напарничек из Дэна вышел отменный –
желание двинуть ему возникало само по себе. Сработались они лишь потому, что
Коллинз до смешного боготворил принципиальность (или то, что он за нее
принимал), плюс в одиночку у него не было шансов устоять перед мышиной
мясорубкой вокруг кресла старшего инспектора. И когда Байронс окопался за своим
столом, наплевав на всё, кроме работы, Коллинз понял, что благоговение – самое верное
слово для описания его чувств. Неприязнь к Дэну передавалась по наследству от старшего
инспектора к преемнику, и дальше становилось только хуже, но о своем выборе
Трей не жалел: шефы приходили и уходили – в отличие от Байронса. Тот даже сам
как-то раз умудрился отказаться от черного кресла. Иногда Коллинза навещала
мысль (чаще, чем бы ему хотелось), что коллега витает в облаках или попросту
чокнулся, но именно за это Дэна обожали все, кто был в состоянии пережить его
дурацкое чувство юмора. Трей даже считал себя его другом. Хотя порой ему
казалось, что друзья Дэну так же безразличны, как и враги.