И смотри, если брюхатеть задумаешь, жить вместе не станем! Сама такая доходная, а уже сопляка заиметь хочет! Во, дура! — насупилась Катька.
Я ж не теперь, когда совсем вырасту.
Ты доживи до того! Чего наперед судьбы скачешь? Вон я! Старей тебя на сколько, а и то про детей и не думаю. Пузатеть не собираюсь. Чего загадывать, если меня сегодня прибить могли. На что сирот и бомжей в свет пускать? Сами как говно в луже!
Ладно тебе ворчать! Ешь лучше! Да давай придумаем, как нам дальше быть? Ведь я еще побираться смогу. Сбрешу, что беженка! Будто мамка с папкой потеряли меня, а я одна осталась. Неделю не евши мучаюсь…
Ага! Менты тебя враз сгребут. В дежурку! Вломят так, что до самой задницы расколешься. Так отметелят, ночь от дня не отличишь! К тому ж Чирий тебя видел. Своих натравит. Его пацаны тоже на базарах побираются. Беженцами, сиротами прикидываются. Им подают и поддают. Они своих мест даром не отдадут. Не пытайся, не пробуй. Все, что соберешь, у тебя отнимут, — предупредила Катька.
Но Зинка не поверила. «Не могут они за каждой побирушкой следить», — решила девчонка. И утром села на углу магазина с протянутой рукой. Она, заунывно гнусавя, просила милостыню.
Худая, грязная, дрожащая от холода Зинка не просто вызывала жалость: даже подвыпившие, глядя на нее, трезвели. И, нашарив в карманах оставшееся от попоек, сыпали девчонке в подол, не считая.
Мать честная! До чего довели! Она ж не иначе чахоточная! Ее лечить надо! — обронил кто-то, приостановившись.
Сейчас вылечим! — подошел милиционер и схватил девчонку за шиворот: — А ну, пошли со мной! Сейчас узнаем, откуда ты здесь выросла!
Отстаньте! Оставьте ребенка! — возмущались люди, но поздно: рука, державшая за воротник, не ослабла.
Дяденька, отпусти! — попросила Зинка тихим голосом.
Сейчас! Ишь, развелось вас здесь, как блох у барбоски! Иди, не трепыхайся! — прикрикнул грубо.
И девчонка вспомнила, как жестоко избили ее в милиции за бродяжничество, когда забрали в первый раз. Ей стало страшно. Она крутнулась, хотела вырваться, но милиционер держал крепко. Его пальцы оказались слишком близко… Зинка и сама не знала, как все получилось. Она вцепилась зубами в руку, а трусивший следом Голдберг сшиб его с ног, не дав ударить хозяйку. Девчонку и пса словно ветром сдуло. В какую сторону они побежали, никто не увидел. И раздосадованный сконфузившийся милиционер стоял среди улицы, не зная, как нагнать, где искать малолетнюю побирушку, которую даже в лицо не запомнил. А неподалеку, в десятке шагов, откровенно смеялась кучка людей.