У нее слегка оттаяло сердце. Он не стал допытываться относительно ее уверенности в вине Пимма, несмотря на полное отсутствие у нее доказательств.
Это значило для нее очень много. Даже у Сары были серьезные оговорки.
— Разумеется, он меня не изнасиловал. Неужели вы думаете, что отец не научил меня защищать свою добродетель? Я знаю, где у мужчин уязвимые места.
Губы Роуленда задрожали, и Элиза заподозрила, что от сдерживаемого смеха.
— Я вам не прощу, если вы смеетесь надо мной.
Озорная улыбка скривила его губы, но он не произнес ни звука.
— Итак, чем же он удерживает вас, Элизабет?
— Я не давала вам разрешения называть меня по имени. Ответом была молчаливая поддразнивающая улыбка.
— Я рассказала вам все самое важное, — негромко, но настойчиво сказала Элиза. — А теперь отпустите меня.
— О чем рассказали? О том, как нанести ущерб моим уязвимым местам?
— Нет. Ваши находятся не на обычном месте.
Роуленд улыбнулся:
— В самом деле? И где же они находятся?
Она посмотрела на твердые скулы его худощавого лица, на котором нельзя было прочесть ни того, что он чувствует, ни того, чего хочет. Это человеческий остров, овеянный разрушительными ветрами прошлого.
И она воспользовалась шансом.
Она вдруг приподнялась на цыпочки и мягко, очень мягко прикоснулась губами к его жесткому рту.
— Вот здесь, — шепнула она.
Роуленд с шумом втянул воздух.
— И еще здесь, — добавила она, прижав губы к его впалой, чуть заросшей щеке. Затем отпрянула назад, чтобы увидеть его реакцию.
Он стоял молча, без движения, словно часовой у церкви Святого Георгия. И только его глаза следили за ней.
Она снова поцеловала его — на сей раз в шею, и почувствовала, как дернулось у него адамово яблоко. Это было единственным знаком того, что она пробила брешь в человеке, который привык быть защищенным стенами более надежными, чем стены крепости. Элиза подозревала, что он никогда ни перед кем не раскрывался, даже перед собой. Тем не менее, она предложила нежность. Ее руки почти коснулись его.
Он тут же остановил ее пальцы, когда те прикоснулись к пуговицам его серого шелкового жилета.
— Ошибочный загон, — прошептал он и отодвинул ее от себя.
Обиженная его неверным предположением, она отступила. Однако он приблизился, продолжая смотреть ей в глаза. Сама того не подозревая, она оперлась о ствол высокого дуба. Роуленд прикоснулся рукой к ее лицу, и Элиза сглотнула. Однако он вовсе не хотел приласкать ее. Он осторожно снял с ее головы забытый черный парик.
— К черту это травести, — пробормотал он и стал вынимать из ее волос шпильки. Он делал это молча, пока наконец не извлек последнюю, после чего провел пальцами по распущенным волосам, как бы массируя ей голову. Элиза смогла лишь сдержать стон благодарности.