- А матушка брала с собой сорок свирепых рабов и выезжала в поле, и сражалась с отродьями Дарима копьем и дротиком! И всегда отгоняла воров и грабителей!
- Я знаю, - медленно кивнула богиня. - Шамта - из благородных женщин, с крепкой рукой и отважным сердцем. Госпожа многих шатров, щедрая и великодушная. Я покровительствовала ей и ее матери, и матери ее матери.
- Вот! - вскрикнула бедуинка, трясясь то ли от холода, то ли от злости. - А тут они налетели снова - и убили матушку! Вдесятером насели - и пробили копьями ей и грудь, и спину! И матушка умерла!
Узза мрачно и очень неодобрительно покачала головой:
- А что же остальные? Что сказали люди манасир? Как поступили рабы и слуги?
Рабаб сжала кулаки и зашипела:
- Что сделали, о могучая госпожа?.. Они встали, подобно стаду баранов на пастбище, а потом к ним подъехал старший сын Дарима и сказал, что они, мол, глупцы и евнухи, потому как служат женщине, к тому же старухе, негодной и бессильной. И что они убили матушку ради всеобщей пользы - мол, она не давала поднять голову ни одному шейху...
- Мерзавцы не врут, - нахмурилась Узза. - Шамта вершила справедливость и не давала спуску грабителям...
А бедуинка втянула в замерзший нос сопли, яростно утерлась рукавом и сказала:
- И наши люди и рабы послушали этих псов. Они пришли и вместе разграбили все наше имущество, и вынесли из шатров утварь, и угнали скот. А потом ушли вместе с сыновьями Дарима к бану килаб. Чтоб им гуль горло ночью порвал...
- Не проклинай попусту, о Рабаб, - тихим, задумчивым голосом ответила богиня.
Бедуинка вздрогнула и непонимающе вскинула взгляд.
- Всех тех, кто ушел от вас, бану килаб перебили - пару ночей назад. Опоили вином и перерезали. Не хотели делиться награбленным, - все так же задумчиво ответила Узза.
- Да благословит Всевышний тех, кто занес над ними клинки! - радостно воскликнула Рабаб и забила в ладоши.
И тут же спохватилась:
- А вот сыновья Дарима сидят в Нахле в большом доме рядом с базаром и пропивают мои деньги! И читают дерзкие стихи, воспевающие подлое убийство моей доблестной матери!
И, словно бурдюк, из которого выдернули пробку, Рабаб опять залилась слезами:
- Убии-лии ма-амууу... Мы ее с Залимом хоронили вдвое-ееем... Едва обрывок ковра нашли-иии, чтоб заверну-уууть... все покрали, сукины де-ееети-иии...
Узза вздохнула и раскрыла объятия. Бедуинка упала ей на грудь, носом прямо в шелковые складки абайи, и принялась жалобно подвывать:
- А еще они обзывают матушку покойную распутнице-еей... подлю-уууки-иии... И меня тоже обзывают разврааа-аатно-ооой... за что-оооо...