Альберта Хейвуд лежала на спине, глядя сквозь черные мысли на белый потолок. Это был необычный потолок. Иногда он поднимался так далеко, что становился небом, а иногда опускался совсем низко, касаясь мягкой, шелковистой поверхностью ее лица, будто крышка гроба. Но и в гробу она, как в тюрьме, была лишена спасительного одиночества. Кругом сновали люди, которые трогали ей грудь и спину, совали в нос трубки, а в руки иголки, разговаривали. Если то, что они спрашивали, было интересно, Альберта отвечала. Если нет — делала вид, что не слышит.
Иногда она сама задавала вопросы:
— Где Джордж?
— Мы уже говорили вам, мисс Хейвуд. Несколько дней назад ваш брат Джордж умер.
— Вот как? Но ему нужен отдельный гроб. Мы тут вдвоем не поместимся.
Голоса сливались в общий гул. «Она по-прежнему бредит… Но с легкими уже все в порядке, взгляните на анализы… Почти неделя… Продолжать глюкозу… Если бы у нас были нормальные рентгеновские снимки… Она все время выдергивает из носа трубку… Апатия… Истерия… Бред…»
Голоса приближались и удалялись. Она вынимала из носа трубку, и ее вставляли вновь. Она сбрасывала одеяло, но его поднимали. Она боролась и всякий раз терпела поражение.
— Мисс Хейвуд, этот человек хочет вас кое о чем спросить.
— Скажите, чтобы он ушел.
Но человек не уходил. Он стоял у постели и печально смотрел на нее.
— Вы нанимали кого-нибудь для убийства О'Гормана, мисс Хейвуд?
— Нет.
— Вы отдавали вещи своего брата нищему, зашедшему к вам в дом?
— Нет.
Что было правдой. Она не делала ни того, ни другого. Задавать такие вопросы мог только дурак.
— Кто вы?
— Джо Куинн.
— Вы дурак, Джо Куинн.
— Видимо, да.
— Я не открываю дверь нищим и уж тем более не замышляю убийств. Спросите Джорджа.
— Я не могу спросить Джорджа. Его убили шесть дней назад.
— Конечно!
— Почему вы говорите «конечно», мисс Хейвуд?
— Джордж мешал людям жить. Конечно, его кто-то убил!
— Вам он тоже мешал?
— Каждый приезд он терзал меня вопросами. Ему не надо было этого делать. — Альберте стало жаль себя и брата, слезы навернулись ей на глаза и полились из-под плотно сжатых век. — Зачем он это делал? Почему не мог оставить нас в покое?
— Кого?
— Нас.
— Кого «нас»?
— Нас, других людей, всех людей мира.
По воцарившейся вдруг тишине она поняла, что совершила серьезную ошибку. Чтобы отвлечь от нее внимание, Альберта подняла руку и выдернула из носа трубку. Ее вставили обратно. Альберта сбросила одеяло, но его подняли. Даже во сне она боролась и даже во сне терпела поражение.