Обыск шел культурно, иначе не назовешь. Хотя бы потому, что пришедшие никакого отношения к правохранителям не имели, а были такими же сотрудниками Фермы, как и сам Иван. Ничего не ломали, ничего не разбрасывали, но при этом ни миллиметра не пропускали не осмотренным и непростуканным.
Примерно через час я и Федька со всеми распрощались и пошли на выход, завернувшись в дождевики. Решили Ивана не отвлекать, пусть и вправду приглядывает за имуществом, раз уж ему так в кайф, и пошли пешком. Тут все же расстояния не те, чтобы так уж этих пеших прогулок опасаться, разве что погода настроение портила.
Из порта вышли на Октябрьскую набережную и по ней пошли в сторону центра. Хотели сразу отправиться на Крупу, но потом все же решили завернуть к общежитию за «Блицем», мало ли как планы изменятся и куда придется спешить? Да и заправить грузовик надо, и топлива для завтрашней вылазки припасти, коли выпала возможность ее совершить.
Пока шли к общежитию, почти не разговаривали друг с другом. Холодный резкий ветер умудрялся дуть прямо в лицо независимо от того, в какую стороны ты поворачивался и куда шел, опровергая тем самым все базовые законы мироздания. Поэтому мы больше капюшоны руками придерживали, чтобы их с головы не сдувало. Правда, при этом промокали рукава курток. Так что в кабине опеля я ощутил себя если и не дома, то как минимум в гостях у хороших людей, только сильно курящих. И когда грузовик лихо докатил нас до подъезда РОППа, то есть «районного отдела приема поселенцев», из кабины выходить откровенно не хотелось, даже в такую короткую пробежку.
В холле учреждения мы увидели с полтора десятка растерянных и задумчивых людей, по виду явных новичков в Отстойнике, таких, каким был я совсем-совсем недавно. Похоже, что они ждали появления Милославского с лекцией, то есть совсем как я в свое время. Но профессор, похоже, запаздывал.
Дежурный в форме, сидевший за зарешеченной стойкой отправил нас в архив, находившийся на первом же этаже, в дальнем конце коридора. По пути столкнулись с невысоким мужичком в отглаженной, но сидевшей на нем как на корове седло, форме.
— А, здорова! — с ходу узнал он нас. — Бирюков и Теодор Мальцев, если не ошибаюсь.
— Драсть, Сергей Геннадьевич, — поприветствовали мы его с ходу.
Это был Бочаров, тот самый, что «оформлял» меня в день моего провала в этот нелепый мир.
— Какими судьбами? — спросил тот. — Решили обратно попроситься? Так ничем помочь не могу.
Шутка эта была, похоже, у него дежурной, но мы вежливо поулыбались.
— Нет, нам в архив, запросик сделать, — сказал я.