— Как это «и все тут»? А тебе разве не кажется, что тут кто-то воду мутит?
— Что ж поделаешь, — с покорностью судьбе отвечал измученный, обмякший Йовица, основательно устраиваясь на соломе. — Выходит, есть кому и таким делом заниматься.
— Как можно! — кипятился Николетина. — Тут кто-то подкапывается под державу и воду мутит, а ты говоришь «что ж поделаешь»?
— Ну а что делать-то? — приподнялся Йовица, и в его голосе зазвучала извечная крестьянская тоскливая беспомощность. — Разве меня когда кто спрашивал насчет державы? Налог с меня брали, только и всего.
– ' Что верно, то верно… Никто нас не спросит, никто не послушает.
— Твоя правда, — пробормотал Йовица, — как бы все это опять на бедолагу крестьянина не обрушилось…
Наутро стало известно, что началась война. Офицеры засуетились, стали совещаться, шушукаться, забыв о солдатах. Вновь прибывшие резервисты только на другой день получили некомплектную форму и винтовки без патронов.
— Кол-то я бы и сам нашел, да еще получше, — возмущался Николетина, беря карабин за дуло. — Не больно-то с этим повоюешь.
Несколько раз они строились в маршевую колонну, но затем или раздавалась команда «вольно», или они разбегались от авиации по ближним зарослям и оврагам, лишь затемно возвращаясь в казармы. Вокруг начали шнырять подозрительные личности в штатском: одни советовали солдатам идти по домам, другие насмехались, говорили, что все пропало, грозили, уговаривали отдать оружие. Николетина слушал их в хмуром молчании, а когда какой-то зеленоглазый и белобрысый тип будто в шутку потянулся к его винтовке, он резко отстранился и отрубил:
— Осади назад, шпак!
Помрачневший Йовица украдкой вздыхал, посматривая на своего рослого товарища. А Николетина после долгого угрюмого молчания вдруг загудел:
— Говорил я тебе, что тут кто-то мутит и подкапывается! Так и чую под башмаками — гад какой-то роет да буравит.
Йовица недоверчиво вгляделся в Николины разномастные башмачищи, похожие на копыта, и испуганно замигал.
— Неужто правда?
— Не веришь? — почти оскорбленно спросил парень. — Ей-богу, роет. Во мне прямо отдается, и такая на меня слабость и оторопь нападает, как вроде я уже и не солдат… будто распоясали меня, разоружили… ни дать ни взять пленный.
— Вот-вот! — понимающе поддакнул Йовица. — И я что-то такое замечаю, вроде тоска какая во мне засела…
— Ага, тоска, — мрачно вздохнул Николетина. — Я сначала думал, что это я от солдатского пайка хвораю, а потом гляжу — нет, не в том дело, а подкапывается под нас какой-то дьявол, точит, как червь под корой. Я неприятеля-то и в глаза не видел, а уже — черт его знает… будто меня давно кто-то отдал немцу в руки.