— Вот-вот, так и есть! — быстро подхватил Йовица. — Ходишь сам не свой, все мерещится, будто враг тебя уже за горло схватил.
Дня через три-четыре они получили кое-что из боеприпасов и двинулись вперед. Два раза выходили из вагонов, занимали позицию в кустах над железнодорожным полотном, опять грузились и продолжали путь. Потом шли маршем и, смертельно уставшие, без ужина, расположились на ночлег на плоскогорье, возле чабанских хижин, над шоссейной дорогой.
Вдыхая знакомый запах сосны, дыма и овец, Николетина уныло качал головой.
— Нет, дружище, не похоже это на войну. Все мы чего-то тянем, все в горы отходим, будто прячемся от неприятеля.
— Ей-богу, так оно, верно, и есть, — сокрушенно соглашался сонный Йовица.
Когда рассвело, пронесся слух, что ночью офицеры, покинув часть, сбежали. Брошенные солдаты заметались и загалдели, не зная, куда податься и что делать. Потом стали группами расходиться, растворяясь в сумрачном ельнике. Некоторые двинулись вниз, к дороге.
— Что ж это такое, Йовица? — озираясь, спрашивал Николетина, небритый, опухший и страшный. — То ли мне снится, то ли…
— Да не снится тебе… Видишь, все пропало.
— Что пропало?
— Держава, разве не видишь?
— Откуда мне видеть, горемыке? Вижу только, что войско расползается, а почему, из-за чего?
— Эх, Ниджо, Ниджо, сдается мне, из-за того самого, что давно под твоими башмаками роет да буравит.
— Выходит, вот оно и вылезло на свет божий, — подхватил Николетина. — Смотри-ка, как оно снимает с солдат ремни, заставляет бросать винтовки, патроны. Говорил я тебе: прежде чем хоть одна винтовка выстрелит, мы уже в плену будем. Проснешься однажды утром и увидишь…
— Вижу, вижу, что тут говорить… вот оно, это самое утро, и есть.
Они поднялись на оголенный гребень над хижинами, словно оттуда, с высоты, легче разобраться в том, что делается вокруг. Первое, что наверху донес до их ушей ветер, было какое-то жужжание, которое все нарастало и приближалось. Николетина несколько мгновений внимательно вслушивался, потом вдруг побледнел и пробормотал, вглядываясь в даль:
— Вот они!
— Кто, кто?
— Немцы! Неприятель! Вон, за первым поворотом на дороге!
Как будто поставленный здесь дозорным, Николетина взволнованно оглянулся, чтобы дать сигнал о появлении противника. Оглянулся и остолбенел. Позади — никого.
Последние солдаты были ужо едва различимы на далеких пастбищах, точно муравьи уползали.
Угнетенные и безмолвные, парни долго смотрели на оживший участок дороги, по которому двигалась немецкая мотоколонна. Потом Йовица с трудом выдавил:
— Говорю тебе, пропадает держава!