— Да что ты, Ириш, ничего такого я не думаю.
А что ты здесь делала в это время?
— Да я просто шла мимо. Вот просто шла мимо…
Тут что-то было не так. Если Ирка шла по улице, то как же кто-то осмелился лезть в чужую машину?
— Вернее, я шла-шла, а потом решила посидеть на лавочке в садике…
— Ирка, вот сейчас ты уже придумываешь. В двенадцать часов ночи ты вдруг решаешь посидеть на лавочке в чужом месте. Люди всегда сидят на лавочке в полночь возле чужих домов, когда у них ничего не случается?
Ирина смеется, правда, не очень натурально. А я замечаю, что стою полуголый посреди улицы, с топориком в руке.
— Слушай, пошли ко мне, Ириш, ты мне там все расскажешь, договорились?
Ирина никак не может выдавить из себя слова, и мне кажется, что у нее заплаканные глаза. Смутная догадка мелькает в мозгу и я решительно беру Иру за руку.
— Пошли, пошли, а то я продрог.
Я почти силой заталкиваю ее в лифт и, когда мы уже сидим на кое-как прибранном диване и от чашек исходит аромат приготовленного Ириной кофе, учиняю ей допрос с пристрастием, хотя и отдаю себе отчет в том, что это жестоко.
— И часто ты так сидишь у моего дома?
— Нет, не очень. — И давно?
— Да.
— И как долго ты собираешься это делать?
— Не знаю… Пока это не пройдет.
— Что «это»?
Ирина затягивается сигаретой, спокойно берет чашку с кофе.
— Если тебя это тревожит, я больше не буду. Если бы не сегодняшний случай, ты об этом никогда б не узнал.
— Ира, Ириша. Ну разве свет клином на мне сошелся?
— Да, сошелся. Во всяком случае, сейчас — сошелся.
Вот ведь какая штука — я против своей воли чувствую необыкновенную приятность от Иркиных слов. Она ставит чашку на журнальный столик, снова затягивается и говорит долго, выговаривается — как в последний раз.
— Для тебя ни на ком и никогда не сойдется свет клином. И для нее тоже. Она холодная. И ты ей не нужен. Вы не пойдете друг за другом на край света. Я ее ненавижу. Хотя и не имею на это права — она моего места не заняла. Рита была… другая. Она тебя любила. А все остальное… все, что у тебя было до Риты и после… Так, времяпрепровождение… Я не хотела, чтобы ты даже догадывался обо мне. Это пройдет. Я вот все жду, что это пройдет.
— Ира, ей — Богу, я ничего подобного не мог себе представить.
— А если бы представил, ничего бы не изменилось.
— Ирина…
— Только не утешай меня, прошу, а то я тебя тоже возненавижу или… буду плакать, а это совсем ужасно… Ну, я пошла.
— Не уходи, Ириша. Хочешь, я расскажу тебе про Афганистан?
Я рассказываю ей все с самого начала — про Ким, про сожженное письмо, спецназ, эликсир ФАУСт, госпиталь в Кабуле, и мне не кажется, что я нарушаю Положение о следователе, где сказано, что следователь должен быть бдительным, хранить служебную тайну, не допускать разглашения данных предварительного следствия и других сведений, не подлежащих оглашению. Ирка слушает, подперев голову кулачком под подбородком. В комнате становится прохладно, я закрываю окно. Звезд на небе не видно, короткая июньская ночь кончается.