Теперь мы снова сидели на террасе, где Ирка с Лелей и Лидочкой играли в подкидного дурака. Меркулов извлек откуда-то бутылку «KB», налил коньяк в керамические кружки.
— Если женщины хотят присоединиться, то обслуживают себя сами. А дети идут спать, первый час ночи.
«Дитя» немножко попротестовало, но спать все-таки отправилось, на прощанье сделав Ирке какие-то таинственные знаки.
Теперь Меркулов говорил, уставившись внутрь кружки с коньяком и пристально рассматривая содержимое. Вероятно, таким образом он концентрировал мысль.
— В день взрыва в московском метро были обнаружены еще две бомбы, которые не взорвались, — одна в урне ГУМа, другая — тоже в урне, на Красной площади. Неоспоримыми доказательствами вины Геворкяна были: первое — потожировые следы среднего пальца левой руки Геворкяна на внутренней стороне стекла будильника «Слава», деформированные детали которого были обнаружены в вагоне метро. А также следы мизинца и безымянного пальца его левой руки на часах «Победа» и «ЗИМ», вмонтированных во взрывные устройства, найденные в урнах. Второе — изъятый в его квартире лист бумаги с изображением схем электроцепи самодельного взрывного устройства, с надписями на армянском языке, по заключению графической экспертизы, выполненными Геворкяном. Я попросил Семена Семеновича Моисеева проверить выводы экспертов. Как я и ожидал, «неоспоримые» доказательства были сфальсифицированы: записка на армянском языке была сделана рисованным способом, хотя детали почерка совпадали. Стекло будильника «Слава» в бомбе, взорванной в метро, было разбито, и отпечатки пальцев не могли быть идентифицированы. Что касается бомб, найденных в урнах, то там отпечатки пальцев были нанесены не пальцами, а пересняты с дактилоскопической карты, уже имевшейся в деле Геворкяна… Ну, Леля, Леля! Ты опять за сигарету! Это уже третья, по крайней мере!
У Меркулова сделалось очень расстроенное лицо, и он снова плеснул нам в кружки коньяку.
— Лучше выпей, только не кури. Она мой «Дымок» не курит, а кто-нибудь появится со «Столичными» или там еще хуже — «Аполлон-Союз», то обязательно схватит, — пожаловался Меркулов.
— Это я виновата, Константин Дмитриевич, я сегодня уже вторую пачку доканчиваю, — оправдывала Ирина жену Меркулова.
— Идите-ка лучше спать, дамы. Завтра всем рано вставать.
— Я обещала Лиде прийти спать к ней в комнату. Можно? — спросила Ирка.
Меркулов замахал руками, — мол, это его не касается, и мы остались одни.
— Дальше. Я на выборку передопросил трех свидетелей обвинения, осужденных за принадлежность к НОПА, этапированных в Москву комитетом из лагеря «Лесной» в Мордовии, которые показывали, что Геворкян на лагерных чаепитиях говорил им о намерениях произвести теракты после освобождения. Они признались, что дали показания под нажимом следователя КГБ Балакирева и… нашего Гречанника, обещавших «устроить» указ о помиловании. Особенно же меня заинтересовал свидетель Бабаян: уж очень обширными — были его показания, и он их дополнял многократно. Он был влюблен в сестру Геворкяна, но тот запретил ей выходить за Бабаяна замуж. Бабаян был картежным шулером, ранее состоял в НОПА, но его исключили за вранье. В деле имеются его показания — он видел у Геворкяна дома часы в количестве трех штук, и именно — будильник «Слава», ручные часы «Победа» и «ЗИМ». Геворкян уверен, что Бабаян — агент КГБ. Ты, конечно, помнишь анонимный звонок в МУР в восемь часов семь минут в тот день?