Протягивает лист:
– Вечор о том и хотел доложить, государь! Кабы изволили выслушать…
Что там? По мере чтения холодеет спина, но в груди разгорается горячая, но спокойная ярость. Именно так, хотя и не знаю, как это сочетается между собой.
– Не врёт? Полковника допрашивал?
– Ещё сразу после ареста, государь, вот его листы. Потому и поспешил на… э-э-э… на выручку.
Хреново, всё настолько хреново, что хочется плюнуть на всё, и отдаться на волю судьбы. Хотя… да, большевики не должны ждать милостей от природы!
– Поднимай полк, Александр Христофорович.
– Но ведь я…
– Про елдак помнишь? Справишься – быть тебе к утру полковником! Сомневающихся и колеблющихся вязать, сопротивляющихся на штык, верным – следующее звание и монаршая милость. Выполнять!
– Извините, государь, а…
– Списки у тебя есть? О выполнении доложишь.
– Давай! Верные гвардейцы, отрабатывая пожалованный офицерский чин, разбегаются и с размаху бьют в дверь массивным буфетом карельской берёзы. Грохот, звон стекла, щепки в разные стороны… Вообще-то тут не заперто, да и открывается в другую сторону, но очень уж хочется предстать перед блудным сыном в виде гневающегося Зевеса – в громе и молниях. Верещит затоптанный лакей, тонко визжит женщина… Странно, ни единого слова не произнесла, а немецкий акцент чувствуется.
Александр не спит и, как ни удивительно, одет. Впрочем, после побоища в моей спальне чуть ли не половина столицы должна проснуться. Стоит бледный, сжимая шпагу и с решимостью глядя на вскинувших ружья к плечу семёновцев. Я вхожу нарочито неторопливо, и он вздыхает с видимым облегчением:
– Так это не… Я арестован, Ваше Императорское Величество?
– Нет, бля, пришёл тебя в афедрон поцеловать, – эта орясина вымахала выше головы на две, поэтому до морды достать и не пытаюсь, попросту бью ногой по обтянутым лосинами… Господи, аж у самого мороз по коже!
Гвардейцы деликатно отворачиваются в твёрдой уверенности, что их императору уж точно ничего более не грозит. Хватаю сына (сына? а ведь в самом деле…) за воротник и подтягиваю поближе, заглядывая в побагровевшее от сдерживаемых боли и крика лицо:
– Отцеубийством решил развлечься, сучонок?
– Государь…
– Заткнись! Бабка твоя мужниными костями трон выстелила, чтоб сидеть помягче было, так по её стопам пойти захотелось? В глаза смотреть!
– Я…
– Ты! Накося – выкуси! – кукиш плющит нос Александра, придавая фамильные черты. – И уйми эту дуру, наконец.
Визг моментально прекратился – утонченная немецкая натура жены наследника не выдержала русской грубости и предпочла упасть в обморок. Подглядывая, впрочем, одним глазом.