— Это поразительно.
Осмонд поднял голову:
— Что-нибудь не так? Вы не думаете, что этот метеорит родился в Туманности Ориона?
— Он может родиться даже в вашем саду, если это доставит вам удовольствие!
Пораженные Осмонд и отец Маньяни переглянулись. Что на нее нашло? Леопольдина в изнеможении села.
— В то время как вы здесь разглагольствуете о высоких сферах, в зверинце сегодня днем погиб человек.
Оба ученых в потрясении застыли. Первым пришел в себя отец Маньяни.
— Что случилось?
— На одного из служителей напал леопард.
— Леопард? — Осмонд не мог поверить.
— Да, подобное иногда случается на Земле. Вы разве не слышали сирены «скорой помощи»?
Осмонд смутно припомнил, что слышал какую-то сирену, но не придал этому особого значения.
— Это произошло у меня на глазах, — сказала Леопольдина. — Так вот, если вы будете так любезны, я приду закончить свою работу завтра. А сейчас мне необходимо развеяться.
— Да, естественно, Леопольдина, я…
Осмонд не успел договорить: Леопольдина уже схватила свою куртку и покинула зал Теодора Моно.
— Леопард… — пробормотал Питер Осмонд.
Леопольдина прошла через галерею минералогии, где подготовка к выставке алмазов была в самом разгаре, и решительным шагом направилась к выходу на улицу Кювье. Машина ждала ее, большая черная «БМВ», и она властно вклинилась в парижский поток. Дважды нажав на акселератор, она добралась до моста Аустерлиц. Поскольку светофор показывал красный, она повернула налево, вызвав недовольные сигналы клаксонов, и направилась в сторону Лионского вокзала.
Зал был погружен в полумрак. Внезапно в самой середине его, в большом аквариуме, вспыхнула молния. Осмонд, Эрван и отец Маньяни в лихорадочном волнении смотрели на образцы проб, взятых от метеорита, пытаясь воссоздать условия генезиса.[27] Биохимик Антуан Бюкле послал новый электрический импульс, вспышка которого отразила на стенах фантастические силуэты ученых. Измерительные приборы, возвышающиеся над аквариумом, где воссоздавались первые мгновения жизни на Земле, с глухим урчанием регистрировали данные. Буравя взглядом пробу, Осмонд, казалось, молча вопрошал этот небесный объект. Раскроет ли он им свои тайны? Удастся ли им вернуть его в первоначальное состояние, в «первичный бульон»,[28] в котором зародилась жизнь?
Когда зажгли свет, Осмонд едва вернулся к действительности, потрясенный сознанием, что он коснулся последней тайны: происхождения живого.
— Наши предположения и правда подтверждаются? — спросил Эрван тихим голосом, вопросительно поднимая голову. — Иногда я говорю себе, что это открытие просто непостижимо.