— Да, на последней неделе он два дня находился пол наблюдением, а потом вернулся в свою клетку, — сказал он.
— И в чем состояло лечение?
— Ему назначили вакцину и заново сделали татуировку.
— Вы ничего не заметили необычного?
— Ничего особенного. Он казался немного нервным в последнее время, но это, возможно, из-за татуировки, она вызвала раздражение кожи.
— Okay. Это все, что я хотел узнать. Теперь, — добавил он, кивая Леопольдине, — мы уверены, что наркотики были не единственной причиной появления Алана в клетке.
Они вышли, оставив ошеломленного Норбера. Не каждый день один из самых крупных ученых мира приходит повидать лично вас, чтобы задать несколько абсурдных вопросов!
Отец Маньяни торопился закончить напряженный телефонный разговор;
— Я должен увидеть вас сегодня вечером… Да, это очень важно… Нет, по телефону невозможно… Это слишком опасно, не исключено, что нас прослушивают… Хорошо, я подойду через четверть часа…
Он быстро положил трубку; в лабораторию вошел Питер Осмонд. Американец бросил на священника недружелюбный взгляд и принялся разбирать свои записи. Марчелло Маньяни подошел к окну и оттянул пальцем свой римско-католический воротничок: было душно, снова надвигалась гроза. Блуждающим взглядом он обвел сад. Резкие порывы ветра побудили последних гуляк двинуться к выходам. Священник явно был огорчен холодностью своего коллеги.
— Ладно, я пошел. Приятного вечера, — сказал он, покашляв.
В ответ ему было глухое молчание.
Отец Маньяни схватил свой портфель.
— Если вы намереваетесь работать допоздна, Питер, — сказал он уже на пороге, — возможно, стоит закрыть дверь на ключ. Это более благоразумно.
Питер Осмонд обернулся: на лице священника он увидел тень беспокойства.
А Ботанический сад стал в это время ареной весьма любопытных ночных перемещений. Дородный служитель Церкви спешил в сторону административного корпуса, в то время как Леопольдина Девэр быстро и решительно миновала ворота на улице Кювье. Профессор Флорю, всегда покидающий «Мюзеум» последним, прихрамывая, шел по пустынным коридорам галереи ботаники, а два лейтенанта полиции — Вуазен и Коммерсон — с карманными фонариками в руках обменивались впечатлениями.
— А Годовски? Ты не находишь его несколько странным? — спросил Вуазен коллегу.
— Скорее нервозным. Видел бы ты его кабинет! Настоящий кавардак. Повсюду скелеты птиц. Этот парень просто чокнутый. Ему везде чудятся религиозные фанатики, вплоть до того, что он утверждает, будто Мишель Делма, директор «Мюзеума», своего рода озаренный, который скрывает свои истинные убеждения. А я думаю, что это сам Годовски — настоящий параноик. Но пока против него у нас нет никаких улик.