Открывая амбарную книгу зимы,
снег заносит в нее скрупулезно:
ржавый плуг, потемневшие в холках — холмы,
и тебя, моя радость, послезно…
…………………………………...............
Одинаковым почерком занесены
монастырь и нечистая сила,
будто все — не умрут, будто все — спасены,
а проснешься — исчезнут чернила.
Жизнь — обмен знаками между Творцом и творением. Поэтическая мысль, дающая опору и направление бессчетным деталям реальности, упирается в конечном счете в точку первоначала, точку творения истории, пространства и времени. Поэтому Александр Кабанов столь настойчиво подчеркивает свою принадлежность к “речевой сфере” мира, поэтому портрет лирического героя неизбежно оказывается связан с инструментарием речи, письма — неважно, находится ли герой в предельно лирической ситуации, то есть обучает ли иному наречию любимую женщину: “Скажу: „Забудь язык и выучи шиповник, / покуда я в тебе — ребенок и любовник…”” — либо, “бука с ноутбуком”, выбирает творческую аскезу и исчезает в стране, “где яростно живется / на Хлебникове и воде”. Поэзия дает ощущение своего места в системе жизни, своей необходимости, предназначенности в этой системе; отсюда — редкое, как всякое откровение, признание лирического героя в собственной втравленности в историю, действительность, в общий космический звукоряд:
…Поэзия — ордынский мой ярлык,
мой колокол, мой вырванный язык;
на чьей земле я буду обнаружен?
В какое поколение меня
швырнет литературная возня?
Да будет разум светел и спокоен.
Я изучаю смысл родимых сфер:
…пусть зрение мое — в один Гомер,
пускай мой слух — всего в один Бетховен…
Парадоксальность взгляда, отличающая Кабанова в контексте современной поэзии, выдает себя и здесь, в своеобразном “творческом кредо”. Александр Кабанов не выстраивает никакой иерархии — космической ли, поэтической; он изучает “сферы”, и мысль о мире обретает в этом сквозном пространстве необходимую форму так же, как “мысль о тебе”.
Елена Погорелая
Книга погромов
Книга погромов. Погромы на Украине, в Белоруссии и европейской части России в период Гражданской войны 1918 — 1922 гг. Сборник документов. М., РОССПЭН, 2007, 995 стр.
2007 году вышло из печати издание, которое называется “Книга погромов”1.
Основу книги составила публикация архивных материалов — записанных по горячим следам устных свидетельств о погромах 1918 — 1922 годов. От этих множественных проявлений этнического насилия осталось меньше следов в общественной памяти, чем от получивших широкую известность нескольких погромов конца XIX — начала XX века в крупных городах Российской империи. Между тем погромы в местечках исчислялись сотнями, прокатывались по нескольку раз на протяжении четырех лет войны. Если погромы в крупных городах привели к гибели около полутора сотен евреев, то погромы, описанные в книге, унесли жизнь примерно ста пятидесяти тысяч. Они во многом стали шагом к холокосту, когда счет пошел на миллионы. Книга помогает вывести из забвения это “недостающее звено” в истории этнического насилия в Европе.