Мир для Кабанова — космическая — временная и пространственная — база данных. Роль человека в этой бытийной системе определяется его предприимчивостью, переимчивостью, его способностью составлять из устойчивых, знаковых кадров живую картину. Понимание мира как гигантского механизма вообще свойственно этой, “цветковской”, линии современной поэзии; кому, как не своим учителям, вторит молодой поэт Е. Жумагулов, упоминая в стихах “инженера по имени Бог”. Не совсем так у Кабанова: инженер его мира — не Бог, но сам человек, его прикосновение к деталям онтологической базы может вызвать как вспышку прозрения, так и космическую аварию, “катастрофу в воздухе”, внутренний взрыв. Кабанов балансирует на острие: с одной стороны — яркая, экспрессивная, снабженная ломаной сюжетной линией кинолента, с другой — чернота и трагедия факта, вызвавшего к жизни сам лирический фильм:
Облака под землей — это корни кустов и деревьев:
кучевые — акация, перистые — алыча,
грозовые — терновник, в котором Григорий Отрепьев,
и от слез у него путеводная меркнет свеча.
Облака под землей — это к ним возвращаются люди,
возвращается дождь и пустынны глазницы его.
Спят медведки в берлогах своих,
спят личинки в разбитой посуде,
засыпает Господь, больше нет у меня ничего…
Ничего, кроме осознания себя — поэтом, способным увидеть небо в толще земли; себя — голосом этого органического в своей перевернутости мира. Поэтическая мысль здесь, пожалуй, — единственное, что придает общность деталям истории, мироздания, человеческой прозревшей души. Об этом запредельном единстве — любовная лирика Кабанова: “Так нежно пахнут звездные глубины / подмышками твоими голубыми…”, об этом — вся его внутренняя творческая философия. Центр космической системы принадлежит поэту, переработка сведений, поступающих извне, — поэтической мысли, процесс перевода сущего в печатные знаки — речевому аппарату, встроенному в механизм бытия. Мир для современного героя в поэзии есть во многом система таблиц и знаков, набор сведений о реальности; если кто и способен перевести этот свернутый, сжатый в кодовый файл материал в текущую жизнь, так только поэт. Его роль в этом случае — подобрать программу для вывода всего, что творится внутри, на “окно монитора”. Таблица действительности, мысль о действительности… Впрочем, яснее всего метафора жизни как космического письма, а собственной поэтической работы — как расшифровки этой онтологической графики удается Кабанову не в программно сконструированных, но в так называемых “тихих”, лексически оформленных более традиционно стихах: