Виктор Тополянский.Год 1921-й. Покарание голодом. — “Континент”, 2006, № 4 (130).
Подробное исследование циничного большевистскогопроектас большим привлечением документов. Особо — об уничтожении Комитета по помощи голодающим.
Эдуард Успенский.Карлсон — это глюк? Беседовал Александр Шаталов.— “Огонек”, 2007. № 11.
“<...>— Вы ведь защищали переделкинский дом-музей Чуковского?
— Музей Чуковского отбивало много людей. Вот один эпизод. Я написал письмо Георгию Маркову, председателю Союза писателей СССР, о том, что музей надо сохранить. Он мне ответил: „Уважаемый Эдуард Николаевич, у нас много писателей в Переделкине. Если каждому делать музей, то это будет очень накладно. Мы сделаем общий музей для всех писателей”. Приходится ему отвечать: „Уважаемый Георгий Мокеевич, Вы ошибаетесь, только могилы бывают братскими, музеев братских не бывает, и о многих писателях, которые живут в Переделкине, забывают в тот же момент, как они покидают свои руководящие посты”. Больше он мне не писал. <…>
— У ваших книг бывают продолжения?
— Я написал смешную книгу „Бизнес Крокодила Гены”. „Крокодил Гена лежал десять лет у бассейна, ему в бассейн бросали денежки, и за десять лет набралось 10 тысяч долларов, а живет он в городе Простоквашинске” — так начинается книга. И вот вопрос: что делать с этими деньгами? Старуха Шапокляк предлагает их закопать в известном ей месте. Кто-то советует положить деньги в банк и получать с них проценты. А еще можно купить недорогого Рембрандта. Он звонит в Голландию и спрашивает, сколько стоит недорогой Рембрандт… В книге объясняется, что такое патент, кредитная карта… Многие юные бизнесмены могут начинать осваивать бизнес именно с этой книжки <…>”.
Елена Шварц.Говорят лауреаты “Знамени”. — “Знамя”, 2007, № 3.
Из выступления по случаю получения премии журнала по итогам 2006 года:
“<…> Аполлон Григорьев, будучи совсем маленьким, заступался за любимых крепостных, когда отец собирался их покарать за какие-то провинности. И вот когда малыш Аполлон в очередной раз спешил на помощь кучеру или няньке, взглянув в зеркало, он поймал себя на том, что проверяет — „достаточно ли вид у меня расстроен”. Это развило в нем, по его словам, „раннюю способность к подозреванию собственной чувствительности”. Но парадокс в том, что эта отстраненность нисколько не уменьшает глубины чувств. Вот это и есть артистизм — полная искренность, но при этом — отстраненный взгляд со стороны, сам актер и сам себе режиссер. Когда люди искреннее всего, они подозревают себя в неискренности, и преодоление этого подозрения тоже есть артистизм. Но оно неисцелимо.