Мысли его, как всегда бывало, поспешили вернуться на проторенную дорожку, и образ Маши возник перед ним – образ далекой, недоступной звезды, до которой он дотянулся однажды, но она внезапно вырвалась из его рук и взметнулась высоко-высоко в небеса, в такие высоты, в которые он и заглянуть-то не в силах, которые даже взор его не может проницать – одним только мечтам эти выси подвластны. А что проку в его мечтах? Это мечты нищего крепостного, эти мечты оскорбляют то величие, которым облечена любимая им царевна…
«Да полно, – вдруг подумал Гриня, словно бы очнувшись. – Да как же это могла быть она?! Что за чушь мне в голову взбрела? Я ошибся, ошибся, конечно, ошибся! Великая княжна просто очень похожа на Машу. Необычайно похожа! Я истосковался по ней, вот и выдумал невесть что. Конечно, конечно! Да мыслимо ли вообразить, чтобы царевна бегала по городу в какой-то там плохонько сшитой одежонке?! Маша – она и есть Маша, чья-нибудь дворцовая служаночка. Я должен найти ее. Я должен поговорить с ней, сказать, что она мне весь свет заслонила, что нет для меня жизни без нее. Я ведь как жеребец стреноженный… А она? Стреножила – да и забыла. Может быть, я ей и не нужен, может быть, она и не узнает меня. Спрошу, нужен ли я ей. А если прогонит… ну что ж, тогда я хоть от пут этих избавлюсь. Сейчас я не живу – я только жду да надеюсь… а если отвергнет она меня, я смогу выбрать, что мне милее – жизнь или смерть».
Тихое всхлипывание прервало его мысли.
Ах да… Палашенька. Она все стоит перед ним, ждет решения своей участи. Эх, бедняжка!
Терпеливая, мучительная любовь – словно нерасторжимые путы. Такие же, как у него… Палашенька тоже стреножена, ни на шаг не может отойти от того, кого любит, да кто про нее и думать не хочет. Как жаль себя! Как жаль ее!
Повинуясь неодолимой жалости, Гриня протянул руку и погладил Палашеньку по склоненной голове. И в тот же миг она бросилась, прильнула, обвилась всем телом, покрыла лицо мелкими, летучими поцелуями:
– Гринечка, милый… свет ненаглядный!
«Вот она, жизнь! – словно бы кричало, звало, пело ее жаркое, трепещущее тело. – Вот она я, не отказывайся, возьми меня! Приголубь! Дай мне счастье и обрети его взамен!»
Звонки песни, да не про наши уши, сладок кусок, да не в наш роток, хорош лютик-цветик, да не нам сорвать…
Грине даже страшно стало на миг от своего собственного леденящего спокойствия. Душа волновалась, жалела Палашеньку, жаждала утешить ее, а тело… тело было холодным и равнодушным.
«Заколдовала она меня! – почти с ужасом вспомнил он Машу. – Может, колдунья? Ведьма?! Нет, надо, надо увидать ее и освободиться!»