— А как же ковры, гобелены, купленные во Фландрии? — спросил Паппакода.
— Все, что мы привезли, со стен снять, увезем с собой. Погрузить на повозки все канделябры, кубки, серебряные блюда и всю мою казну.
— А что же оставить? — вмешалась в разговор Марина.
— Ничего.
— А колыбельку, что прислана из Бари?
— К чему? Пока нет никаких надежд! Никаких! Можете идти. А ты, — обратилась она к Паппакоде, — останься. Как же мне не хватает сейчас Алифио! Ты хотел быть бургграфом замка, а он им стал. Но в будущем, в Варшаве…
— Государыня, вы знаете, я предан вам душою и телом! — заверял Паппакода.
— Тогда проследи, чтобы после меня ничего здесь не осталось! И в покоях у принцесс тоже. Пусть он привезет Барбару в пустой дом.
— Но, государыня, если изволите выслушать… — сказал робко итальянец. — Зачем везти казну в Мазовию? Отправим золото к банкирам в Неаполь. Там надежнее будет.
— Правду говоришь! — вздохнула она. — Надежней, чем здесь, где, если хочешь добиться чего-то сделать по-своему, всех подкупить надо. Да и Август… Похоже, что он так же щедр и великодушен, как все Ягеллоны.
— Если бы не вы, государыня…
— Si. И подумать только, сколько податей, сколько пошлин я собрала… чтобы все этой девке досталось!
— Потому и советую я…
— Знаю, но не сейчас… Вдруг что-то изменится? Август отошлет Барбару обратно, как того требует шляхта? Я все еще хочу верить… Хотя следует поразмыслить, кому можно давать в долг с пользой для герцогства Бари. Не вздумай посылать в Игалию деньги без моего ведома.
Паппакода, казалось, обиделся.
— Государыня, да разве я… — сказала она и замахала рукой, прогоняя его.
Ей хотелось остаться одной, подумать еще раз над принятым решением.
…Она вдруг почувствовала себя смертельно усталой от переговоров с Августом и впервые в жизни… старой. Быть может, потому, что, лишенная возможности действовать, была теперь никому не нужна, не то что в те годы, когда приняла бразды правления из ослабевших рук мужа. Стало быть, конец?
Отказаться от всего, уйти в тень? Ей хотелось запустить в закрытые двери чем-то тяжелым, чтобы они раскрылись настежь. Остаться на Вавеле и покорно глядеть, как там будет царствовать молодая королева? Нет, только не это. Молча смотреть на все деяния Августа она тоже не согласна. Бона чувствовала, что у нее еще довольно сил, чтобы высказать теснившие ее грудь желания, отдавать распоряжения, командовать покорными ей людьми. Мазовия… Уехать туда — первая и самая верная мысль. Она, княгиня Мазовии, будет там истинной королевой и сможет делать все, что захочет. Во время сейма противостоять воле сына и Радзивиллов. Но сейчас ей придется проститься со стенами Вавеля, где она прожила тридцать лет, где помнила каждую колонну на галерее, где в саду было столько ярких цветов и кустарников, выращенных по ее приказанию. Сколько веселых празднеств было отмечено в этом замке, сколько раз, слушая игру италийской капеллы, наслаждаясь звуками флейты или лютни, она испытывала минуты радости, гордясь тем, что ее двор не уступит итальянскому, французскому и даже обоим габсбургским — мадридскому и венскому, вместе взятым.