— Всемилостивая госпожа, вы хотели, просили…
— Я переменила решенье, — перебила она сердито. Алифио не верил своим ушам.
— Но… Ведь мы не успеем предупредить дружественные державы.
— Вот именно потому, что не успеем.
— Но, ваше величество, ведь к нам никто не приедет.
— Все к лучшему. Не увижу злобных рож, не буду приветствовать ничьих послов. Кого попало.
Впрочем… Я все еще чувствую сильную слабость.
— Можно послать гонца хотя бы в Бари, — продолжал Алифио, — и через месяц, через два герцогиня…
Никаких возражений! „Хотя бы в Бари“? А почему „хотя бы“, а не „даже“? Почему бы не „даже короля Франции“ или „монарха Англии“? Если бы я захотела, на крестины нашего сына мог бы приехать сам Генрих Восьмой. Ведь он получил в подарок мою любимую верховую лошадь. Не помните? Это был дар герцогини.
— Всемилостивая госпожа… — прошептал Алифио удрученно.
— Я все сказала. Крестины будем справлять через две недели.
— Вы не будете ждать распоряжений короля?
— Вот слова из письма — „велите при крестинах дать имя Сигизмунд“. Я и велю. И на этот раз будет так, как я хочу.
Алифио низко склонил голову.
— Еще один вопрос: краковский епископ спрашивал вчера об имени новорожденного.
— Его имя? Август.
— Август? — протянул он удивленно.
Бона тут же поправилась, но бросила на него исполненный упрека взгляд.
— Я хотела сказать — Сигизмунд… Сигизмунд Август.
Заремба приехал в замок только несколько месяцев спустя, на сей раз Бона приняла его официально, в присутствии епископа Джевицкого, Анджея Кшицкого и королевского банкира Северина Бонера.
Воевода привез вести на удивление добрые: крестоносцы были разбиты, великий магистр убрался восвояси в Крулевец, попросил прекратить боевые действия и предложил перемирие сроком на четыре года.
— Срок слишком короткий, — заметила Бона, — но этого уже не изменишь. Главное, что его величество вернется. Он не был на Вавеле почти полтора года. Я считала дни, недели. И за это время в замке ничего не делалось. Понимаю, война. Но когда он здесь был — разговаривал с итальянскими скульпторами, смотрел планы, определил сроки. А сегодня? Часовня, усыпальница первой супруги короля еще не готова! Санта Мадонна! Злые языки могут сказать, что я медлю нарочно, из-за неприязни к ней и к своей падчерице, королевне Ядвиге.
— Но, всемилостивая госпожа, кто бы это посмел? — запротестовал епископ Джевицкий.
— Обвинить? Ох! Завистников хватает. Дело ясней ясного: король возвращается, нужны деньги.
Казна как всегда пуста. Неужто ничего нельзя изменить?
— Я уже внес большие средства для продолжения работ, — заверил Бонер.