* * *
Мелькали дни, недели, месяцы. Наши новые друзья стали бывать у нас уже не только после спектаклей, и мы невольно втягивались в занимательную интригу этого театрального романа. Они казались неразлучной парой: Володя нередко брал с собой Таню даже на съемки фильмов, в которых участвовал. Чаще всего — в Ленинград и Одессу. Времени Володе вечно не хватало, и Мишель добровольно взвалила на себя функции личного водителя. Чтобы не опоздать на «Красную стрелу» или на внуковский рейс, ей приходилось постоянно превышать скорость и игнорировать дорожные знаки. Законное негодование обгоняемых не по правилам частников она парировала виртуозным русским матом, так не вязавшимся с ее интеллигентным обликом и иностранными номерами машины.
Заботливость и преданность Татьяны было трудно не оценить. Из своей нищенской зарплаты она умудрялась что-то выкраивать для подарков тогда уже небедствующему «ведущему актеру». Однажды она повезла меня в какой-то задрипанный универмаг у черта на куличках, где накануне «выбросили» фасонистые брюки чехословацкого производства. Тане удалось подбить и меня стать их счастливым обладателем. Пришлось выложить за них свои кровные одиннадцать целковых, в итоге мы с Володей все лето прощеголяли в этих дефицитных штанах мышиного цвета. Сама же она от подношений щедрого кавалера отказывалась наотрез.
А была она хороша собой необычайно — создатель потрудился на славу. Сокрушающая женственность внешнего облика завораживала, вызывая неодолимое, немедленное желание выказать себя рядом с ней абсолютным мужчиной и раз и навсегда завладеть этим глазастым белокурым чудом. Но не тут-то было. За хрупкой оболочкой ундины таилась натура сильная, строптивая, неуступчивая. Татьяна виделась мне пугающим воплощением физического и душевного здоровья, и по-армейски прямолинейная правильность ее жизненного графика обескураживала. Принципиально непьющая и некурящая, волевая и уверенная, — как разительно отличалась она от своих юных сестер по ремеслу, разноцветными мотыльками бестолково порхающих в свете рампы.
Видимо, вот эта ее холодноватая цельность и притягивала Володю. Ведь в точке опоры более всего нуждаются люди, наделенные обостренным чувством дисгармонии мира. Впрочем, ковыряться в чужих душах — дело неблагодарное. Оперировать здесь можно не аксиомами, а только гипотезами. Так вот, создавалось впечатление, что резкие рамки Таниного норова отторгали мужественность Высоцкого. Да и в любви ее к Володе сквозило нечто деспотическое: словно ей хотелось перекроить его на свой лад, чтобы легче им манипулировать. Ее красивая головка была битком набита залежалыми догмами школьной поры о повальном равенстве и равноправии. А мудрая сталинская сентенция: «Незаменимых у нас нет» становилась в ее руках инстинктивным оружием самозащиты и наступления. Ведь Таня не уставала повторять, что любит его «как простого русского мужика», что на его славу и фамилию ей решительно наплевать. Иными словами, в угоду равенству и справедливости Божий избранник должен ощущать себя заурядностью. Ну чем не шигалевщина в женской редакции? Интересно, как бы отреагировала сама Таня на такое предложение своего избранника: «Спору нет, ты прекрасна, как морская царевна, но, в угоду мне, потрудись вообразить себя болотной кикиморой. И веди себя соответственно».