— А почему бы не подсказать командованию для пользы дела? Ведь мы, черт возьми, десантники! Что же нам киснуть в дотах? И мы должны напомнить кому следует...
— Понимаю, куда ты клонишь.
— А если понимаешь — действуй! — уже приказал Ветров. — Поезжай в Читу и не возвращайся, пока не добьешься своего. Сядь у Державина на пороге и не уходи. Мы просим свое, законное. Он ведь помнит, как нас вырвали из танковой бригады.
— Это все верно. Но пускать в ход родственные связи... — засомневался Викентий Иванович.
— Не вижу ничего предосудительного, — возразил Ветров. — Наш батальон обучен действовать с танками. Мы десантники.
— Съездить можно, — сдался Викентий Иванович. — Неудобно, право, только...
— Неудобно штаны через голову надевать, — отрезал Ветров и встал, считая вопрос решенным.
Санинструктора Аню Беленькую любил тихой невысказанной любовью весь батальон. А за что — никто не смог бы ответить. Может быть, за то, что попала она сюда из осажденного Ленинграда — потеряла всех своих родных. А может быть, за то, что вела себя строго — никого не выделяла вниманием, со всеми была одинаково добра, и это позволяло каждому бутугурцу считать ее «своей», надеяться, что любит она только его, а не признается лишь потому, чтобы не обидеть других.
Никто в батальоне не называл ее младшим сержантом или санинструктором. Пожилые бойцы называли дочкой, молодые — просто Аней, Анютой. А Илько Цыбуля придумал ей нежное, поэтическое имя — Ковылинка. Каждый старался сделать Ане что-нибудь приятное. Батальонный портной с редкостным умением подогнал по ее фигуре гимнастерку. Солдатский сапожник сшил Ане из плащ-палатки легкие сапожки. В таком наряде Аня и впрямь походила на степную ковылинку: тоненькая, гибкая, от сапожек до плеч вся зеленая, а сверху пушились пряди волос, как сплетенные ковыльные метелки.
На столе у Ани всегда цветы — одуванчики, белые ромашки, скромные незабудки. Анин стол не пустовал даже в зимние вьюги и лютые забайкальские морозы. На склонах сопок бутугурцы ломали замерзшие прутья багульника, ставили их в наполненные водой гильзы снарядов, и на голых ветках появлялись голубовато-сиреневые цветы, похожие на пятиконечные звездочки.
Лейтенанты вручали такие сюрпризы с тайными вздохами, а солдаты просто оставляли их в санчасти как бы нечаянно, в отсутствие хозяйки.
Когда Аня приходила в будыкинскую роту, вся землянка начинала сиять солдатскими улыбками. А Илько Цыбуля, посвятивший Ане множество самых нежных виршей, замирал на месте и начинал тихонько ворковать:
Ой, степная моя Ковылинка!