— Скорей бы в школу опять! — сказала Романенкова. — Ты какие уроки любишь, Мураш?
— Физкультуру и чтение, — Мурашкин улыбнулся. Подумал немного и добавил: — Ещё труд. Очень нужное дело в жизни. Помнишь, как мы многоцветик делали? У тебя всё сбылось?
— Не всё, — призналась Ленка. — Но сбудется. Я всё равно самая первая буду! Не Одиноков, а я! Я и так всё умела — и читать, и писать. Но я писала печатными буквами, а теперь умею письменными. И рисовать меня научили ещё лучше. И пою я лучше всех! Я вообще лучше всех стала, правда?
— Правда! — тихо сказал Мурашкин. — Ты лучше всех. Ты только не хвастайся, Ленка.
И Мурашкин замолчал. Он вдруг снова увидел, как у Романенковой уши светятся. Розовым светом…
— А я не хвастаюсь! Я тебе просто сказала — как другу. Ленка обняла Мурашкина и поцеловала в щёку.
Тут солнце заглянуло ему в глаза, а небо оказалось под ногами. Потому что Одиноков с Генераловым уже играли в футбол, а мячу футбольному на любом поле тесно.
Ленка помогла Мурашкину подняться, погрозила кулаком Одинокову и сказала, как взрослая:
— Один футбол на уме! Занялись бы лучше делом. Пойдём, Мураш, музыку слушать!
Она взяла Мурашкина за руку и повела к эстраде.
Вслед за Лепкой он поднимался по ступеням, а музыка играла всё громче — весёлый вальс.
— Как тут хорошо! — Ленка закружилась по ровному полу под музыку — как настоящая балерина.
А Мурашкин растерялся. Потому что с края высокой эстрады увидел вдруг всё вместе.
Мальчишки носились по детской площадке, и мяч летал — как спутник Земли.
А девочки в нарядных платьях, маленькие отсюда, были похожи на цветы.
Заслоняясь от солнца, улыбалась и махала рукой Людмила Васильевна — его первая учительница.
И бабочки летали над золотым лугом. И блестел пруд. И улыбалось доброе солнце.
«Хорошо!» — подумал Мурашкин и вздохнул.
И ему показалось, что он стал вдруг очень высоким — самым высоким в мире. И Мурашкин понял: всё, что видит сейчас, он будет всегда любить…