Еще раз подняв глаза к небу, она умолкла: они как раз подошли к автобусной остановке. Пол прикусил губу, слушая эту тщеславную и пустую болтовню. Какой мелкой и ничтожной была Элла! Неужели он в самом деле так неразрывно связан с нею, как она это изображает? Его удивляло, что он когда-то мог ею увлечься, — видимо, он очень изменился с тех пор! Он вспомнил о Лене, и сердце у него сжалось. Когда они все вчетвером уселись на верхнем этаже автобуса, Пол решил, что надо рассказать им о перемене, совершившейся с Мэфри. Пастор, более сдержанный, чем обычно, смотрел в окно, словно обсуждая сам с собой какой-то вопрос; он слегка нахмурился, когда Элла снова принялась болтать. Казалось, только у него и были какие-то опасения, тогда как обе женщины явно ничего не подозревали — ведь еще недавно ничего не подозревал и сам Пол. Его долг — предупредить их. И тем не менее, пока автобус мчался вперед, с каждой минутой приближая их к гостинице, Пол упорно молчал. Бездушные восторги Эллы, даже взволнованное нетерпение, с каким ждала встречи с мужем его мать, тоже надевшая — не без перезрелого кокетства — свое лучшее платье, почему-то вызывали у него озлобление, побуждали встать не на их сторону, а на сторону отупевшего, озверелого человека, который ждал их. Нет, пусть сами все узнают.
У «Виндзора» они вышли из автобуса, и Пол, не говоря ни слова, повел их наверх, где со слегка иронической усмешкой распахнул дверь в гостиную и пропустил их вперед.
Мэфри уже покончил с завтраком и курил сигарету. Он сидел за столом, все еще уставленным грязными тарелками, в одних брюках, без пиджака; рубашка на груди у него была распахнута, новые коричневые ботинки не зашнурованы. С застывшим, ничего не выражающим лицом он медленно повернулся к вошедшим. Глядя на них в упор, он поднес ко рту чашку и проглотил гущу; кадык на его морщинистой, обветренной, как у матроса, шее при этом опустился и вернулся на прежнее место. Затем он поставил чашку и, обращаясь к Полу — единственному человеку, которого он признавал и с присутствием которого мирился, спросил:
— Чего им надо?
Пол постарался ответить так, чтобы не вызвать вспышки гнева:
— Видите ли, отец… они хотят побыть с вами.
— А я не хочу быть с ними. Ты хоть сделал для меня что-то. А они ничего не сделали. Сколько лет я там гнил — они и не почесались. А сейчас, когда я вышел, приползли лизать мне сапоги: авось, что-нибудь и им обломится.
Пастор шагнул вперед. Хоть он и побледнел, но казался меньше других ошеломленным этой встречей; быть может, подумал Пол, он ничего другого и не ожидал. Тихим, вкрадчивым голосом пастор сказал: