Тротуар был покрыт тающей коркой льда. Я пристально разглядывала свои резиновые сапожки — вот носок скользит по льду, вот лед превращается в мелкие осколки под моим каблуком. Известный мне лишь по маленьким искусственным кубикам в напитках, здешний лед был живым — именно он был хозяином городских улиц и зданий.
— Нам очень повезло, что освободилось местечко в одном из домов Мистера Н., — объявила Тетя Пола, едва мы подъехали к своему новому жилищу. — Вам, конечно, придется привести его в порядок, но, знаете, при нынешней дороговизне на жилье в Нью-Йорке это очень даже дешево.
Я с трудом могла усидеть в машине, вертела головой во все стороны, пытаясь разглядеть небоскребы. Но что-то ни одного не встречалось. Мне страстно хотелось увидеть тот Нью-Йорк, о котором я слышала в школе, — Мин-Хат-Тон, сверкающие магазины, а больше всего — статую Свободы, гордо возвышающуюся над Нью-Йоркским заливом. По мере нашего движения дороги превращались в невероятно широкие авеню, уходящие в бесконечность. Здания становились все грязнее, все чаще встречались разбитые окна и какие-то английские надписи, нарисованные краской прямо на стенах. Еще несколько поворотов. Мы проезжаем мимо людей, стоящих, несмотря на ранний час, в длинной очереди, а потом Дядя Боб останавливается у трехэтажного дома с заколоченной витриной на первом этаже. Я подумала, что мы притормозили только на минутку, по какому-нибудь делу, но тут все принялись выбираться из машины на обледеневший тротуар.
Перед закрытой дверью с непонятной надписью «Отдел Социальной Службы» стояла длинная очередь. Почти все были чернокожими. Я никогда прежде не видела черных. У женщины, стоявшей ближе других ко мне, кожа была просто смоляной, а в пышных волосах сверкали золотые бусинки. На ней было поношенное тоненькое пальто, но она тяжело дышала, как будто ей было душно. Кое-кто был одет прилично, но в основном все были неопрятные и неряшливые, с мутными глазами и немытыми волосами.
— Не пялься на них, — прошипела мне Тетя Пола. — Не надо привлекать к себе внимание.
Я отвернулась. Взрослые уже выгрузили наши немногочисленные пожитки, которые громоздились теперь у заколоченной витрины, — три чемодана, мамина скрипка в футляре, несколько свертков, обернутых в крафтовую бумагу, и швабра. Перед входной дверью была большая лужа.
— Что это, Ма?