«И про мысли, и про убежденья, а что мне терять? Все отнято. Может, и верняк, что с чистой совестью не прожить», — успокаивал себя Димка.
Опер похвалил. Взял письмо Шилова, написанное домой. Пообещал обязательно отправить его.
И сдержал свое слово. Через месяц Димка ответ получил. И посылку из дома. Все отдали оперативники. Даже не проверяя присланное.
Шилов теперь ценным информатором стал. В чести у начальства. Зэки о том и не догадывались.
Когда из барака пинками вытряхнула бригадира охрана зоны, работяги поверили, что за брак в работе выкинули Никиту в другую зону. Ведь и впрямь три бочки развалились на погрузплощадке. Никиту за это начальник зоны при всех зэках по морде бил.
И только Димка знал, что не за бочки убрали бригадира из этой благополучной зоны. А за то, что власти он лаял последними словами, мечтал удрать из зоны за границу, чтоб там рассказать всем всю правду о земле, какая судьбой навязана в родину.
Никиту били в спецчасти так, что крики его, вопли слышали во дворе многие зэки зоны. Им казалось, что с бригадира с живого снимают лентами кожу.
— Прикончат изверги мужика, — вздрагивали работяги, слушая вопли.
— Пытают, видать, — сокрушался Миколай.
Но нет, не убили Никиту. Утром, когда зэков подняли на перекличку, видели работяги, как их бригадира затолкала охрана в ЗАК, и, чихнув на всю зону, увезла машина человека в другую зону, а может, в тюрьму, откуда ему уже долго не увидеть света и воли.
С того дня бригадиром назначили рыжего бородача. Он каждую бочку проверял, всякий ящик ощупывал. Но и его не миновало лихо. При подсчете готовой продукции не хватило сотни бочек… И этот простился с зоной, отплевываясь кровью.
Теперь в бригадиры никто не соглашался идти добровольно. Все отказывались. Увязывая беды двух прежних с работой, зэки не знали истинной причины несчастий.
С большим трудом уговорили седого — Поликарпа. Мол, всем миром тебе помогать будем. Сделай милость, согласись. Не подведем…
И Димка просил. А то как же? Не меньше других старался. Ему до воли всего полгода осталось. Сам опер о том напомнил. Мол, немного уже, старайся, не даром ведь…
И Шилов старался. О каждом зэке из барака работяг знали в оперчасти зоны всю подноготную. Каждый разговор, высказывание, мненье, всякий спор были известны лучше, чем содержимое собственных карманов.
Шилов знал — о нем перед выходом на волю позаботятся оперативники. Его вернут работать на машину. И никто на воле пальцем на него не укажет. Потому что о его информации никому не известно. А оперативники не выдадут, не засветят.