Жизнь отца и «дядь» была загадочна и завлекательна для детского воображения: кожаные костюмы, бинокли, планшеты с картами, ракетницы, летные очки, часы и приемники со сбитой или списанной техники. И лица у них были такие, словно они не здесь, а где-то там, где другое небо и другие закаты. Отсюда и фантазии на темы героической жизни, и зоркость задетого самолюбия, и «философия» о поколении героических тридцатых. Он, со дня рождения лишенный Бога, неосознанно искал замену — и воплощением мудрой, надмирной силы стал отец. Но отец одновременно был и оставался моряком Кольриджа, который должен освободиться от своей истории — рассказать, что с ним было, но не умел говорить. Чужие рассказы про отца он воспринимал как болтовню о несущественном. И теперь он только теоретически знал, что работа летного состава скучна, однообразна, ведет к геморрою от долгого сидения и лишь время от времени разнообразится наплывами большого страха.
Одно время Иван Ильич работал с великим Анохиным, тогда еще молодым, но уже успевшим увековечить себя в истории авиации. Анохин учил модному тогда делу — авиации — двух персидских принцесс, а Иван Ильич обслуживал технику и время от времени подлетывал сам (вот почему он в войну мог сменить за штурвалом убитого командира). Рано утром он и Сергей Николаевич выпрыгивали с третьего этажа виллы вместе с собаками (этот цирковой номер собирал зрителей) и бежали вместе с собаками разминаться и купаться. Потом учили летать красоток принцесс. Интересно, как те глядели на молодого Анохина и Крестинина? Может, как на экзотических собак?
Николай Иваныч проснулся с тяжелой головой, поднял к глазам руку с часами — шесть утра.
Он пытался вспомнить, что происходило вчера, но это было за гранью воображения: он погружался в безумие и хаос, в котором плавились, мерцали и плыли женские тела в свете огоньков, размноженных зеркалами на стенах и потолке; происходила массовая оргия, когда все границы нарушены и сам опрокидываешься в бездну иного состояния жути, переходящей в восторг и бешеную скачку над пропастью. Они вели себя как в ночь перед концом света.
— Ой-ёй-ёй! — схватился он за голову.
В это время отец, как и в те времена, находился в воздухе; в те времена сказали бы, что он в составе героического экипажа совершает единственный в своем роде перелет из района Полюса Недоступности (как раз там дрейфующая полярная станция СП), где началась подвижка льдов, и «коварная» стихия грозит гибелью и самой станции, и всему, что на ней находится. Но герои-летчики с риском для жизни успели спасти свой самолет — ушли от разбушевавшейся стихии… Но еще раньше техники и слесаря произвели на самолете устранение дефектов, угрожающих безопасности полетов. Они работали вне графиков рабочего времени, несмотря на низкие температуры и завывание пурги. Пальцы примерзали к гайкам…