Самолет оставил континент позади, обогнул архипелаг Ламу и приземлился на взлетно-посадочной полосе в мангровом болоте близ Манды[51]. Томас поблагодарил пилота и выразил надежду на то, что генератор скоро починят. Пилот, от которого несло перегаром, лишь пожал плечами. Томас направился к месту, откуда одномачтовые каботажные суда с широкими треугольными парусами перевозили пассажиров в город Ламу. Он погрузил свои пожитки в переполненное судно, напоминавшее лодку с вьетнамскими беженцами, дал капитану восемьдесят шиллингов и нашел себе место рядом с женщиной, одетой так, что были видны одни глаза, — темные, с накрашенными арабской краской веками.
Когда Томас сошел на берег, с минаретов уже доносилось пение муэдзинов — завораживающие мелодичные звуки в минорном ладу, которые для Томаса всегда будут ассоциироваться с любовью и предвидением (даже годы спустя при звуках мелодии муэдзина — в новостях про Палестину или Ирак — у него сдавливало горло). Он закинул рюкзак на плечо. Жара была одновременно расслабляющей и возбуждающей. Он будто не шел, а плыл под водой — вверх по холму, мимо Харамби-авеню, по направлению к музею, где, как сказал редактор журнала (чтобы превратить ложь в правду, Томас попросил задание и получил его), ему, возможно, удастся остановиться. Томас двигался по карте, путаясь в лабиринте узких улочек с магазинами и кафе, петляя между каменными домами, запечатанными деревянными дверями с замысловатой резьбой. Вдоль мощеных улиц, поднимающихся от гавани вверх по холму, витала едва уловимая прохлада, увлекавшая в сторону от нужного маршрута. Мужчины внимательно смотрели на него, а женщины с детьми на руках молча проплывали мимо. Постоянно ревели ослы, путались под ногами коты. По сточным канавам текли нечистоты, издавая тошнотворный сладковатый запах.
Он спросил дорогу к музею, и мальчик с палкой вызвался показать ее, побежав впереди. Томасу пришлось поспешить, чтобы не отстать от мальчика, который терпеливо поджидал его на каждом углу. Так же терпеливо и молча он ждал своих чаевых, когда доставил Томаса к двери музея. Томас шагнул внутрь и едва успел заметить модели древних парусных судов и тяжелые серебряные блюда, как какая-то женщина, наверное работник музея, спросила, чем она может помочь ему. Он ответил, что ищет человека по имени Шейх. Ах, Бвана Шейх отсутствует, сказала женщина. Томас назвал свое имя. Женщина улыбнулась и вручила ему конверт. На конверте были письменные указания, а внутри — ключ. Томас удивился — он не знал, что до его прибытия сюда кто- то звонил и о чем-то договаривался. Об оплате речь не зашла, и Томас подумал, что невежливо предлагать деньги, не имея никакого понятия, о чем тут могли договориться от его имени.