Он закосил искаженным судорогой лицом на мою оплошность и, дрожа усами, сказал, обращаясь в сторону отца, но как бы и не к нему:
— Еб-ты вас! Сейчас самого вырвет, на вас глядючи!
Отец скрутил крепкий кулек из газеты и дал его хохлу.
— На, — сказал. — Вот туда плюй, — и показал пальцем внутрь кулька.
— Как он? — спросила обо мне мать на ближайшей остановке, сама бледно-зеленая.
— М? — спросил отец, прикуривая. — Ничего… Отлично едем! Недолго еще.
Хохол в то время терзался у ближайшей колонки — ему хотелось полить себе на голову, — но для этого нужно было одновременно жать рукой на ржавую рукоятку. Получалось все это у него кое-как. Либо он жал на рукоять, либо злобно растирал голову.
— Давай помогу, — предложил ему отец.
Отцу не то чтоб хотелось пособить обиженному человеку, просто он сам стремился похлебать водички и ополоснуть плечи.
В руках отец держал подобранную с земли толстую проволоку, которую гнул пальцами.
Хохол, тряхнув недовольной шеей, согласился…
Все это, как умел, своими нехитрыми словами рассказывал мне мой командир отделенья — «комод» — после зачистки.
У него это была седьмая командировка — подкурившись травой, он любил потрепаться один на один. Кажется, я очень грамотно молчал, слушая его.
Во всех иных состояниях «комод» был он молчалив и насмешлив. Его опасались. Впрочем, в мужском сообществе страх — это почти уваженье, поэтому вместо «его опасались» вполне можно сказать «им любовались».
— Когда мне было четырнадцать, — досказал «комод», оглаживая свое грубое, словно присыпанное грязным песком, но правильное и умное лицо, — отец забрел на ночку к какой-то соседской бабе, и мать его выгнала из дома.
Пацан проснулся от грохота.
Мать кричала как зарезанная — не одно слово пацану не запомнилось, хотя мать произнесла их тогда, наверное, тысячу.
Кажется, она одно за другим произносила жуткие оскорбленья и еще неясную фразу «Пусть! Пусть все увидят!».
Отец был очень пьян, он все пытался войти в дом, а мать выталкивала его.
Потом у матери оказался в руке сапог, и она била его сапогом по лицу, которое уже в нескольких местах кровоточило. Кровь текла не из носа, а откуда-то с губ и со лба.
Отец был в одном сапоге — это его сапогом и били его.
Он ничего не говорил и не прикрывал лицо, а только пытался раз за разом все-таки пройти в квартиру, чтоб, наверное, где-нибудь там затаиться.
Мать оказалась сильнее, она вытолкала его в подъезд и столкнула с лестницы.
Пацан выбежал вослед и видел, как отец, не совладав со своими ногами, загрохотал вниз и там, внизу, размашисто падая, ударился головой о железную решетку.