Один раз попал в милицию на то, что избил соседа — толстомордый хряк, который ставил свой мерседес носом прямо к крыльцу, ведущему в подъезд — ему было так удобнее — а когда я попросил его на ставить так машину, потому что всем трудно проходить, особенно мне — он заявил, что ему насрать на всех, а особенно на такого… алкаша. Его потом едва откачали, после удара в солнечное сплетение — чистый нокаут. Если я и выглядел, как старик — седой, заросший поседевшей бородой, так под моей одеждой скрывались ещё не умершие мышцы и тело знало, как их использовать.
Мне было всего тридцать лет, а выглядел я как семидесятилетний старик. Волосы на голове были белые, как снег, а моя густая борода, была седа, как у столетнего аксакала. В общем — последние три года я усиленно добивал себя — покончить с собой не хватало духу, да и стрёмно как-то, зачем тогда Бог вынес меня из чеченской мясорубки? Но и жить не хотелось. Орден Мужества лежал в шкатулке, единственной вещи, сохранившейся от матери. Остальное я раздал или продал за копейки, в приступах пьяного угара.
Старик опять прикрикнул, и я заковылял за ним, перебарывая знакомую боль в ноге. Мне не впервой было, по-пьянке, просыпаться в незнакомых местах — но этого я никогда не видел раньше. Это был большой пустырь, на краю города — уже смеркалось, а в городе не горело ни одного фонаря, по булыжным мостовым с грохотом ехали одинокие, запряжённые лошадьми повозки — от простых телег, до карет. Я с удивлением тряхнул головой — что за наваждение? Где я? Голова разболелась ещё больше, думать не хотелось — всё потом. Обдумаю. И я двинулся за стариком, уже заворачивающим за угол старого строения с проваленной крышей.
Мы шли ещё минут пятнадцать, когда старик что-то сказал, показал рукой на нору, ведущую под большой дом и нырнул в неё, сразу, как провалившись в преисподнюю. Я последовал за ним — оказалось — вниз вела лестница, очень крутая, и если не знать, что там ступеньки, можно было слететь и как минимум набить себе синяков и шишек, а может и сломать шею. Я всё-таки удержался на ногах и медленно, опираясь на палку, сполз вниз. Лестница заканчивалась дверью, висевшей на толстых железных петлях, за ней находилась довольно большая комната — видимо раньше это был или склад, или какое-то другое подвальное помещение, в углу его стоял стол, на котором старик уже разжёг свечу, бросающую неровные отблески пляшущего пламени на грубые каменные стены, украшенные потёками и пятнами плесени. Старик показал на табуретку возле стола и я сел, пытаясь понять — на каком он языке говорит? Его речь ни на что не была похожа, хотя он и пытался сказать на разных языках — фраза повторялась, была ясно, что он спрашивает — кто я такой и откуда взялся?