— Я знаю, что Уайт за вас, — сказал Харрингтон. — Я знал, что он одобряет ваше назначение, но…
— Престон Уайт, — сказал сенатор, — опасный человек. Каждый обладающий властью человек опасен, а в наше время человек, который может формировать общественное мнение, обладает огромной властью. И я не хочу иметь с ним ничего общего. За мной сорок лет безупречной службы. Что случится со мной, если кто-нибудь обвинит этого Уайта…
— Его уже обвинили, — заметил Харрингтон. — Несколько лет назад, когда комиссия конгресса расследовала его деятельность? И насколько мне помнится, большая часть показаний была связана именно с Харви.
— Холлис, — сказал сенатор, — не знаю, зачем я побеспокоил вас, не знаю, зачем позвонил. Думаю, просто, чтобы выпустить пар.
— Я рад, что вы позвонили. Что вы собираетесь делать?
— Не знаю. Я, конечно, выгнал Уайта, так что теоретически мои руки чисты, но все это мне не нравится. У меня остался мерзкий привкус во рту.
— Ложитесь спать, — посоветовал Харрингтон. — Утро вечера мудренее.
— Спасибо, Холлис, я так и сделаю. Спокойной ночи.
Харрингтон положил трубку и постоял у стола. Теперь ему все было ясно. Теперь-то он точно знал, кто хотел, чтобы Энрайт стал государственным секретарем. Именно этого и следовало ожидать от Уайта. Он не мог себе представить, как это было сделано, но если существовала хоть какая-нибудь возможность, Уайт разнюхал бы ее. Именно он организовал так, чтобы Энрайт, прочитав строку в книге, не отказался бы от общественной деятельности и в нужное время возглавил госдепартамент. А сколько еще людей, сколько ситуаций было запланировано и создано Престоном Уайтом?
Харрингтон поднял газету с пола, взглянул на заголовок и снова отбросил. Они попытались избавиться от него, и все было бы в порядке, если бы он ушел, как старая лошадь, которую прогнали с пастбища, забытая и покинутая. Возможно, остальные так и поступали. Но, пытаясь избавиться от него, избавляясь от других, они должны были сознавать, что существует определенная опасность. Единственный безопасный способ — заставить его продолжать прежнюю жизнь, жизнь последнего джентльмена, до самой смерти.
Почему они не сделали этого? Возможно ли, что их операция, что бы за ней ни скрывалось, имела определенные ограничения? Может, для того, чтобы вовлечь кого-то другого, они должны избавиться от него? Если это правда, значит, у них есть уязвимое место. И еще одно, смутное воспоминание о сенатском расследовании несколько лет назад. Статья и фотография в газетах того времени. Фотография очень удивленного человека, одного из лучших специалистов, обследовавших Харви, который сидел на свидетельской скамье и говорил: "Но, сенатор, аналитический компьютер не может быть столь совершенен, как Харви по их утверждениям". Это может что-нибудь значить, а может и не значить, сказал себе Харрингтон, но в этом воспоминании заключалась какая-то надежда.