— Мне бы это… тысячи три на срочные нужды.
Берсеньев достал бумажник, отсчитал три купюры и протянул Лехе:
— Держи.
Леха молниеносно схватил их и с той же скоро-стью отправил в свой карман.
— Бутылку взять можно? Там еще осталось, чего добру пропадать.
— Бери.
Он взял бутылку, посмотрел на нас с сомнением, потянулся к рюмке, но вдруг передумал и выпил остатки водки прямо из горлышка. Наблюдая за его веселым бульканьем, я поняла, что такое ему не в диковинку. Он захрустел огурцом, блаженно прикрыв глазки, а Берсеньев сказал:
— Выметаемся. Не то нашего страдальца развезет, и его отсюда на руках выносить придется.
— Развезет, — усмехнулся он. — Это с бутылки-то? С бутылки я только стартую…
— Смотри, как бы к финишу не прийти слишком рано, — усмехнулся Сергей Львович.
Мы направились к двери, но Леха продолжал сидеть, поглядывая на нас с хитрецой.
— Ты на своих двоих пойдешь, — поинтересовался Берсеньев, — или с чужой помощью и вперед ногами?
— Мужик, а, мужик, — позвал Леха. — А если я чего важное вспомню, дашь еще три тысячи?
— А это смотря что вспомнишь.
— Хахаля ее Андрюхой звали. Точняк. Андреем она его назвала. А еще сволочью. Так и сказала: мол, сволочь, вот кто. Но у нее, считай, почти все мужики либо козлы, либо сволочи, так что, может, и этот не хуже других. Гони три тысячи. — Берсеньев подошел и заехал ему в ухо, Леха ойкнул, но не удивился. — Чего сразу драться-то, — спросил обиженно. — Сказал бы просто: денег не дам.
— Денег не дам, — кивнул Берсеньев, подхватил захмелевшего Леху за шиворот и заставил подняться. — Деньги и золото, — напомнил сурово.
То ли бормоча под нос ругательства, то ли обиженно фыркая, Леха положил золото в шкатулку, которая стояла на туалетном столике в спальне, вернулся в гостиную и сунул руку в щель между подлокотником кресла и сиденьем. Извлек мятый пакет, убрал в него деньги, напоследок взглянув на них с большой печалью, и вернул в тайник, с моей точки зрения, весьма ненадежный. Через пять минут мы покинули квартиру и позвонили соседям.
Дверь открыла женщина лет сорока, взглянула на Леху с неудовольствием, собралась высказаться на его счет, но, заметив нас, только кивнула.
— Полина, ключ Верке передай, — сказал Леха, ключ она взяла и спросила сердито:
— Ты когда пить завяжешь? Морда распухла так, что глаз не видно… — Она вновь перевела взгляд и задержала его на Берсеньеве. Воистину, он притягивал баб, как магнит, вот и эта уже улыбается, поспешно поправляя прическу.
— Полина, — произнес наш сердцеед, голос звучал ласково, чарующе, не голос, а бальзам на нежную женскую душу. — Ключ следует вернуть Вере и ни в коем случае не отдавать Алексею, даже если он вас очень об этом попросит.