— Я принял меры для получения специального разрешения и уже договорился о сроках свадьбы с семьёй твоей суженой. Ты должен лишь подписать контракты, прежде чем жениться двадцать девятого числа.
Двадцать девятое апреля. «Меньше, чем через две недели», — подумал Кристиан, и в такой важный день. В самую годовщину смерти его отца. Как же его дед, должно быть, подготавливал это — все детали продуманы, все предосторожности приняты. Без сомнения, даже костюм Кристиана был выбран за него. Герцог провёл последние двадцать лет в ожидании этого дня, ради тожества его окончательной власти над жизнью внука, таким ожесточённым он стал со времени смерти единственного сына, отца Кристиана. Даже теперь Кристиану слышались слова герцога, сказанные в то роковое утро много лет назад:
«Теперь твоя жизнь принадлежит мне».
Кристиан стоял, готовый уйти прежде, чем откроет старику то, как прав тот оказался в своём пророчестве.
— Полагаю, вы пришлёте мне письмо, уведомляющее о времени и месте.
Герцог кивнул.
— Тогда мне следует удалиться, сэр. Отправьте одного из ваших лакеев доставить необходимые документы в Найтон-Хаус, и я поставлю подписи. Всего наилучшего.
Кристиан не стал дожидаться благодарности, и направился к двери. По правде говоря, если бы он не ушел в эту минуту, то, вероятно, впечатал бы кулак в стекло одной из французских дверей.
— Кристиан.
Он застыл в дверном проеме, помедлив мгновение, прежде чем повернуться лицом к профилю деда. Герцог смотрел за пределы сада, не глядя на него, пока говорил:
— Ты даже не желаешь узнать её имя, той женщины, которая будет твоей женой?
Кристиан помедлил немного, прежде чем ответить:
— Какое это имеет значение, сэр, когда вы провели почти всю мою жизнь, уверяя меня, что одна жена также хороша, как любая другая?
И с этим Кристиан удалился. Его настроение определенно стало хуже, чем до визита.
— Уэстовер.
Грейс почувствовала как ослабели её ноги, сознание затуманилось, как будто она и в самом деле собиралась лишиться чувств. Она быстро ухватилась за спинку кресла, позади которого стояла. В голове билась только одна мысль: как бы удержаться от падения на пол.
«Милостивый Боже, нет, — думала она, пытаясь сосредоточиться, — из всех имён, которые дядя мог бы назвать, почему, ну почему, он назвал именно это?»
Одно лишь воспоминание о человеке, сидевшем в этой самой комнате, в этом самом кресле, спрашивающим её о подлинности её анатомии, заставляла содрогаться. Грейс понадобилась вся сила воли, чтобы прожить тот день, не заболев. А теперь дядя Тедрик говорит ей, что она будет женой этого человека? Жить с ним под одной крышей? Делить с ним дом? Даже — она закрыла глаза от подступившего осознания — постель?